В КРЫМ НА МОТОЦИКЛАХ
НЕМНОГО ЗА СЕБЯ И ЗА МОРЕ.
ЧЕРНОЕ МОРЕ
Мне семьдесят пять. Мне даже не вериться, что я когда-то был молодым, здоровым и, чуть-чуть не сказал, – красивым. Нет, красивым я не был, но как утешала меня мама, я был чертовски симпатичен. И еще, я был очень увлекающимся: мотоцикл, моторная лодка, резьба по дереву, фото, кино, изобретательство (имею авторские свидетельства), собаки и еще что-то, что вычеркнул из моей памяти склероз. Чем я не увлекался, так это выпивкой и туризмом. Да и какой в Одессе мог быть туризм? Вот тебе море, вот тебе пляж, и что тебе еще нужно? Махнешь в Крым или на Кавказ, а там тот же песок и то же Черное море. Так зачем, я вас спрашиваю, куда-то ехать? А кружка молодого молдавского бочкового вина, купленного на Привозе, кроме пользы никакого вреда не приносит.
Наш дом был расположен у самого входа в парк культуры и отдыха им. Т.Г.Шевченко, аллеи которого, выводили к морю на пляж ”Ланжерон”. Из нашего окна можно было наблюдать, как приезжий люд, потоком, начиная с апреля и кончая последними числами октября, стремился к морю чтобы окунуть свои синие от холода тела в Черное море. С чего я взял, что люд был приезжим? Да потому, что одессит, мог в любое время искупаться в море, для чего ему не надо было приезжать, там, из Москвы чи, например, из Омска. Да, мы могли, но не использовали наших возможностей, потому, что надо было заниматься домашними делами, сдавать сессии, подготовка к которым на пляже, приводила к переэкзаменовкам и вообще… Помню как из семи дней, отпущенных на подготовку к экзаменам, я решил два дня валяться на пляже, а остальные… Я честно бездельничал эти два дня на пляже, но море так призывно и ласково шептало, что я решил готовиться к экзамену непосредственно на море. Когда, склонившись над зачеткой, доца спросил почему я ничего не знаю, я честно (честность это еще одно мое увлечение) рассказал ему как все происходило.
-Только оттого, что вы честно мне все рассказали, я вам ничего не ставлю. Придете со следующей группой, но имейте в виду, что как бы вы мне не отвечали, больше тройки я вам никогда не поставлю. Электротехнику надо уважать. Об уважении к себе, дабы не ставить меня в неловкое положение, он даже не заикнулся. Он был интеллигентный человек. В дальнейшем, я ему безмолвно протягивал зачетку, а он ни о чем не спрашивая, ставил трояк. Он был и человеком слова. А на повышенную стипендию я и так не тянул. Я ведь и по другим дисциплинам готовился на море. Но, в общем, одесситы всегда имеют возможность искупаться в море в любое время года. После того, как жизнь забросила меня в Омск, мне приходилось в отпуске купаться в море даже в ноябре, и я начал понимать приезжих. Мне и сейчас иногда сняться ни с чем несравнимый шум моря и потрясающий иодистый запах гниющих морских водорослей, выброшенных штормом на берег.
А в Омске я познакомился с Киричуком. Вы знаете Киричука? Вы не знаете Киричука! Может вам повезло, а может и не. Саша, как и все питерцы был заядлым туристом. Он водил группы по северному Уралу, Карелии и еще куда-то, еще тогда, когда в Союзе даже не знавали слова ”туризм”. У него был удивительный нюх: даже в нашей области, области рискованного земледелия, он умудрялся в самый засушливый летний период завести нас в какое-нибудь болото. И все были довольны: Саша вспоминал свои родные непроходимые карельские болота, а мы, вроде как, получали право петь:
В палатке тепло нелегко удержать
И стенки ее покрываются льдом…
Но именно он, привил мне вкус к туризму. Пешему. Саша, спасибо. Вы даже не представляете до чего здорово стащить с плеч рюкзак и метнуть его в коляску, ухватиться за рога и помчаться за новыми впечатлениями. Объединив влечение к бродяжничеству с мотоциклом, я стал “мотодикарем”. Друзья даже присвоили мне прозвища Кривоцикл и Моторучка. Отпуск, как правило, я проводил с семьей в Казахстане. Сын Сашка всегда путешествовал со мной, а жена и остальная мешпуха добирались поездом и на попутках. В те далекие годы мотоцикл был роскошью. Мы, мотоциклисты, обычно проводили отпуска вместе. Сначала мы освоили район Борового – (казахская Швейцария) край озер и гор. “Дикарем”. Но когда, в целях создания нам удобств, в смысле взимания с нас денег за каждый нос, за каждое колесо, и извините за подробности, - туалет (наспех сколоченной будкой, в которую не только войти, но и к которой подойти близко было страшно), мы в очередной сезон переметнулись в другой район той же Кокчетавской области. (Я твердо усвоил истину, что когда власти пытаются сделать мне хорошо, то мне выходит боком). Следующим нашим пристанищем стала казачья станица Чалкар, расположенная на берегу одноименного озера. Озеро имеет форму восьмерки, длиной километров десять, а в талии – километра три. С востока безлесая степь, а с запада что-то похожее на тайгу и горы. Вода соленая настолько, что чай из нее пить невозможно, а супы получались идеальные. В озере водились пресноводные окуни грамм по семьсот каждый. Питьевую воду поставляли два чистейших родника, которые в жару посещали белки. Великолепные грибы, дикая вишня (вкуснее варенья я не едал, разве что кизиловое), и, главное на всем побережье кроме нас - больше никого. А ночью в траве перемигивались светлячки. Идеальное место!
На какой-то из дней моего рождения друзья подарили мне кинокамеру, проекционную аппаратуру, кофейный сервиз из тончайшего фарфора и протокол “Омского отделения Всемирной Лиги Сексуальных Реформ”, в котором рассматривалось мое отношение к жизни. Сервизом я уже не пользуюсь, так как каждый раз, когда выпиваю хоть немного этого божественного напитка, я попадаю в реанимацию. Это доказано. Подаренной кинокамерой я пользовался сравнительно недолго. Как я понимаю, она в качестве ширпотреба изготовлялся на предприятии выпускающем бронетранспортеры или что-то вроде. Великолепный литой корпус, начиненный чем-то обеспечивающим “салат” из кинопленки. Батарейки, приводящие во вращение, так называемый двигатель, приходилось вынимать из корпуса и отогревать на собственной груди. Но я уже заболел кино. Избавившись от этой камеры, продав фотоаппарат с прекрасным объективом “практика” и добавив немного из своей скудной заначки, я приобрел фантастическую кинокамеру ”Экран-3”. Эту трехобъективную камеру можно было носить в кармане, она всегда болталась у меня на шее и я умудрялся не только снимать, но даже перезаряжать ее при движении мотоцикла. С ее помощью я снял два законченных фильма и массу мелких сюжетов, я собственноручно сделал проявочную машину для цветной пленки, я… я… На презентации фильма, состоявшейся у меня дома и совмещенной с дегустацией всевозможных напитков, друзья, они же актеры, выразили свое восхищение моими талантами (а я и не скрываю этого, хотя и не афиширую) После презентации-дегустации я понял насколько мне дорого, (во всех смыслах) кино. И вот тогда-то зародилась мысль снять чего-то эпохального. Опять-таки, путем сложнейших комбинаций (моя жена почему-то, никогда не одобряла никаких моих увлечений, кроме увлечения ею) я приобрел лучшую в СССР модель камеры – “ЛАДА”. У нее был великолепный светосильный объектив с переменным фокусным расстояеием, наводка на резкость и еще целая куча разных принчиндалов. Как я впоследствие выяснил эти достоинства были и основными ее недостатками. Это была, действительно, великолепная камера, но очень неоперативная. Для пользования ею необходимо было иметь хотя бы две свободные руки, но лучше три. В крайнем случае, штатив. А как водить мотоцикл? А предыдущей камеры у меня уже не было – в каком-то приступе альтруизма я подарил ее одесскому племяннику - ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Это лишний раз подтвердилось, когда я отправился в путь с моей великолепной камерой производства ЛОМО, о чем я поведаю ниже. А вышеупомянутый “Протокол” я добавлю в виде приложения, если удасться написать свой опус до конца, и если я его, приложение, найду. Ведь прошло более трех десятков лет. В пути я снимал, но случилось так, что отснятые и чистые пленки в пути похитили. Кины не будет.
По-моему, все что можно изложить в предисловии, я изложил.
P.S. Когда я садился за эту рукопись, предполагалось, что я последовательно, в хронологическом и географическом порядках изложу все события сопровождавшие нас в путешествии. Но, даже несмотря, на приобретенный мною склероз, оставляющий в памяти события далеких дней и вычеркивающий из нее, памяти, события двухчасовой давности, восстановить последовательно всю картину путешествия мне оказалось не по зубам. Может быть потому, что и собственных зубов у меня уже давно нет. Изложу все хотя бы фрагментарно. Очень уж хочется чего-нибудь написать. Теперь, вроде, предисловие можно заканчивать. Усё!
Память каждого делит прожитую жизнь на периоды, границы между которыми, четко разделяются самыми примечательными событиями. У одного - очередная смена жен, у другого - этапы карьеры, у иного промежутки между инфарктами или другими столь же радостными событиями. В моей жизни также имеются реперные точки.
На работу в НИИ я поступил будучи владельцем тривиального велосипеда с мотором, хлипкого сооружения, едва выдерживающего мои сто десять килограмм веса в натуре. А события из-за которых возникла моя Великая Мечта пришлись на ту пору, когда я уже был владельцем мотороллера "Вятка". Разве "Ламбретта", с которого полностью был "слизан" наш советский мотороллер, естественно, с учетом нашей специфики, мог бы перенести такую эксплуатацию? Помню, как-то, нам надо было срочно попасть на дежурство ДНД, так мы, по какой-то немыслимой тропинке, вчетвером (!) возвращались на нем из турпохода. Около двадцати километров я вел "аппарат" по размытому после дождя проселку, транспортируя одну девушку, как положено, на заднем сидении и двух - по одной на каждом колене (здорово было в Советское время, а теперь!) и шмотками на багажниках. Больше всего я опасался, что они будут помогать мне рулить. Обошлось. Они, в критических ситуациях, хватались не за руль а за мою шею. Кстати, в ДНД чаще всего дежурили девчата, зарабатывая по два-три дня отгула за одно дежурство, в зависимости от того, на какой день оно приходилось. Нередко дежурили даже беременные. (Между прочим, с ведома начальства). Надо сказать, что мы, "дээндэшники” - не начальство, берегли их, поручая им дежурство у телефона.
Как я уже говорил, возникновение Великой Мечты пришлось на период моего владения мотороллером. Лето и начало осени, о которых пойдет речь, выдались необычайно жаркими. Наш молодой НИИ проводил заводские испытания своей первой самостоятельной разработки. По полной программе. Сдача изделия в срок было делом нашей чести и, конечно, премии. Не стоит лишний раз говорить, что изделие было секретным. Поэтому все окна испытательной станции были наглухо зашторены синей плотной фланелью сложенной вдвое, а в тамбуре денно и нощно торчала охрана. В тот период изделие проходило испытание на тепло. Температура в камере тепла должна была быть по ГОСТу не менее сорока двух с половиной градусов. Чтобы наверняка выдержать необходимый режим, поддерживали - сорок пять. Поэтому температура в помещении самой испытательной станции достигала, примерно, сорока градусов. Изделие было достаточно "сырым" – делалось с “листа”, без макетирования, и, естественно, все время что-нибудь отказывало. Испытания длились круглосуточно. Отказавший блок вытаскивали из камеры на обследование и последующего ремонта, причем, представителям заказчика необходимо было досконально объяснить причину отказа (а кто его знает, чего блок воняет?!) с составлением протокола, а испытания продолжить сначала, в составе изделия и, опять-таки, в полном объеме. Но если поблизости не было представителя заказчика, то ребята, с помощью таинственных приемов, наловчились залезать в опечатанную камеру и быстро-быстро ремонтировать блок. Как будто отказа и не было. На этой почве не обходилось и без скандалов.
Все проводившие испытания работали в плавках. И только единственная девушка, регистрирующая показания приборов, была в чем-то таком легком, что лучше бы она была обнаженной - меньше впечатляло бы. Поминутно кто-нибудь садился на стол, на котором был установлен желоб со сливом в умывальную раковину, и поливал себя из хлорвиниловой изоляционной трубки, присобаченной к водопроводному крану. Ангина обеспечивалась ледяной водой из камеры холода.
Однажды, когда я пришел рано утром на испытательную станцию, мне сообщили, что до вечера я могу быть свободным, так как моя аппаратура, непонятно по каким причинам, не ломается уже третьи сутки, и быть может, не откажет и в ближайшие часы. Аналогичное событие произошло и у Юрия Вениаминовича.
- Витаминыч, поехали в лес, - предложил я.
Накупив пирожков и залив термосы, неизменным атрибутом испытателей - черным кофе - мы отправились за город.
Отъехав километров на пять от Омска, мы поняли, что не только догнали Америку, но и перегнали – над городом стояло облако пыли и дыма не хуже, чем смог над Нью-Йорком. И только отъехав еще километров на десять, мы вдруг выяснили, что в Западной Сибири еще существуют места, в которых имеются свежий воздух и деревья не покрытые пылью.
Тогда еще колхозы не распахивали промежутки между колками, в стремлении получить дополнительный неучтенный урожай, а председателю орден, и можно было ехать от колка к колку прямо по целине. Выбрав симпатичный березовый колок, почти без следов мусора, мы расположились на огромной куче листьев – припасе козам на зиму - стараясь ее не разрушить, выпили кофе и ...уснули. Дало себя знать напряжение последних недель. Проснулись от холода. Солнце уже наполовину погрузилось в лес. Поправив кучу, мы поехали домой.
Витаминыч, - прокричал я, стараясь перекрыть визг издаваемый “аппаратом”, - поехали на следующий год в Крым, на мотороллере. Представляешь: ни начальства, ни жен, ни… И, главное, целый месяц не посещать столовую. Соберем компанию и двинем. У нас же уже по несколько отпусков.Вениаминыч молчал. Он не был романтиком. Он твердо усвоил из телевизионных передач, что олени лучше, но еще лучше самолетами аэрофлота.
Начало Реализации Великой Мечты.
Компания начала сколачиваться. Естественно, все началось с выпивки. Выпивка была под стать мечте - Великая. Происходила она в кабинете у начальника отдела, который никуда не собирался ехать, но был большим поклонником общения. Спирт мы, обычно, использовали, как однажды обмолвился на оперативке наш директор, по прямому назначению. Платы же промывали бензином. По мере приближения часа ”Х” спиртного на нос стало приходиться все больше и больше, так как компания стремительно уменьшалась. У отказников оказались уважительные причины. Кто-то собрался жениться и обещал встретить нас в Крыму, добравшись туда не таким экзотическим способом, у кого-то вдруг ‘подзалетела’ жена, а у одного, как ему сказала мама, с детства одна нога короче другой, в результате чего он сильно хромает, чего ни он, ни мы как-то до сих пор, однако, не замечали. Последняя выпивка - очень срочная свадьба одного из потенциальных путешественников. Как мы догадались, жених с нами не поедет, да и невеста, которая “всю жисть” мечтала о таком путешествии, тем более. Оставался только Борис Кузин, да и то я очень сомневался в том, что он поедет.. Дело в том, что у него не было своего жилья, а летом сдавался дом, и у него были кое-какие шансы на получение жилплощади. Боря был очень грамотным инженером, я бы сказал, от бога. Как показала дальнейшая жизнь, я оказался прав. Но начальство его не любило – он был заядлым туристом. И где его только не носило: и тундра, и горы, и реки, и все - ненаселенка. Ходившие с ним утверждали: зверь. Никаких передышек, никаких дневок. Уже в предпенсионном возрасте, но не состоянии, он соорудил надувной катамаран, из велосипедного мотора состряпал лодочный и со своим малолетним сыном путешествовал по Байкалу. Начальство его не любило, так как он всегда задерживался с возвращением и оно, начальство, никогда не знало вернется ли вообще его группа, в смысле вся его лаборатория – там почти все были такие же – или сложит свои кости неизвестно в каком краю. И, вообще, начальство любит непутешественников – есть человек – есть кому работать, нет человека ….
К тому времени, когда компания окончательно сколотилась, в смысле – развалилась, я уже сменил Вятку на Яву, которую я, в свою очередь, сменил на Яву с коляской, и, которую, опять же, в свою очередь, сменил на наш родной Ижак.
Хотя бензин стоил тогда семь копеек, но мне захотелось хоть часть пути проделать нахаляву. В профкоме такое расходование средств не предусматривалось.
- Изра Наумович, вы же ж знаете как мы к вам относимся. Если бы раньше… Вы же ж сами участвовали в совещании с гензаказчиком. А теперь надо дожидаться поступления средств для оказания помощи нуждающимся только в следующем квартале.
А туристический клуб сообщил мне, что перед отбытием надо, в обязательном порядке зарегистрировать свой маршрут, и что от него нельзя отклоняться, и что, опять-таки, в обязательном порядке, надо произвести испытание шлемов на прочность, и что у них нет описания предполагаемого маршрута – еще никто не проходил его, и что мы, как вы уже понимаете, в обязательном порядке, должны привезти полное описание путешествия с, опять-таки, обязательной привязкой к карте и штампами почтовых отделений по всему пути нашего следования, и что, если мы привезем копии чеков на покупку топлива, то оно, туристическое бюро, быть может, но совсем не обязательно, оплатит наши расходы.
На дворе стоял уже семидесятый год. Мы успешно запустили в производство ту, нашу первую разработку, с которой начиналась Великая Мечта и добивали третью.
Наконец настало время отъезда.
В Евпаторию мы отправились по - холодку. Почему в Евпаторию? Во - первых там было Черное море, а во - вторых там жили родители наших омских друзей, у которых была назначена встреча с большей частью нашей омской компании.
В качестве почетного эскорта нас сопровождали Петя и Алик, двое из тех, кто отказался ехать с нами.
(Их судьба в дальнейшем сложилась ужасно.. Их мотоциклы располагались в одном гараже. Был у них и совместный погреб в котором они хранили запасы на зиму, в том числе и квашеную капусту. В погребе всегда была вода, так как в Омске грунтовые воды очень близки к поверхности. Когда было лень сходить за водой к колонке, они черпали воду из погреба и мыли ею мотоциклы. Оба были заядлыми охотниками и рыбаками. И вот они, однажды, собрались на рыбалку с ночевкой. Чуток выпили и полезли в погреб за капустой. Закусить. Один шарил в бочке, а другой светил. Когда он зажег очередную спичку, вспыхнули пары бензина, оставшиеся в воде после мытья мотоциклов. Как установило следствие по следам на стенах, они обгорелые, полуослепшие не смогли выбраться из подвала - лестница в подвал была приставная - а дома их ждали только к вечеру следующего дня и никто их не хватился. Ребята погибапи несколько часов. Это случилось уже после нашего возвращения. Кто знает, может быть этого и не случилось если бы они отправились вместе с нами. Мистика, фатализм.)
Они выставили передние колеса наших мотоциклов на то место, которое было отмечено в атласе как дорога всесоюзного значения - красной линией, бибикнули три раза и мы отправились в путь.
Я до сих пор не могу понять, как среди простиравшейся вокруг грязи они смогли распознать эту самую дорогу. Загадка!
Наше путешествие должно было проходить по маршруту Омск –Свердловск – Казань – Москва – Симферополь - Евпатория. Время нас не ограничивало. Мы мечтали отдыхать в пути, а не по прибытии в Евпаторию, хотя и там тоже. Первый подэтап пути – город Ишим, находящийся в Тюменской области на расстоянии 333 км. от Омска. Когда наши, пардон, попочки пятьдесят восьмого размера начали ерзать в седлах, мы остановились на отдых. Припасы мы выбирали каждый по своему вкусу. На свет появились: краковская колбаса (помните, была такая, настоящая), соленое сало, естественно, хлеб и бутылка со спиртом, которую прихватил опытный Борис. (Вы будете смеяться: спирт мы привезли обратно в Омск.) Все это мы взяли с собой не сговариваясь. Меня очень обрадовало сходство наших вкусов. Как позже выяснилось, у нас были и абсолютно схожие взгляды на жизнь, за исключением взглядов на собак.
- Не, Изра Наумович, чтоб моя жена купалась в одной ванне с собакой?! Не представляю!
- Так не вместе же.
- Изра Наумыч!
Я прекрасно представлял.
- Просто потом надо тщательно вымыть ванну хлорамином,- поделился я опытом. - А без собаки жизнь - не жизнь. Ну разве кто-нибудь кроме собаки, встретит тебя с такой искренней радостью. Разве жена будет с такой любовью вилять тебе задом, разве сын лизнет тебя в нос? А с какой любовью она тебя облает! И, вообще, вместо того, чтобы повздорить с женой по пустякам, поговоришь с собакой, погладишь ее и все устаканится.
- Изра Наумович, а вы сколько женаты?
- Да уж двадцатый пошел.
- А у нас еще и года нет.
На этом разговор о собаках был исчерпан.
А спирт взяли в качестве валюты. Мало-ли что может случиться в дороге. А за спирт… Россия же…
Перегрузив все припасы и часть Бориного снаряжения в коляску моего мотоцикла, мы отправились дальше. Я подозреваю, что мы оба были романтиками, так как прихватили с собой пятнадцатиметровый бредень в надежде на рыбалку. Фиг рыбалка! Свернули с главной дороги Союза. Грязи, пожалуй, почти не прибавилось. Если позволяли придорожные кюветы, мы двигались по опушке леса, но, в основном, наше движение проходило по дороге. Дорога была пустынной, только иногда появлялся и вновь исчезал какой-нибудь поддатый трактор, направляющийся в магазин за добавочной выпивкой, да два могучих Урала, груженных бетонными плитами, то опережали нас, то отставали.
Дорога постепенно начала превращаться в колею. Борис на своей двухколесной Яве старался идти посредине, а мне ничего не оставалось, как следовать колее. Колея становилась все глубже и глубже. Боясь, что мне выломает ступни комьями земли, я повел мотоцикл в руках, с пробуксовкой сцепления. Колея становилась все глубже, а я склонялся к рогам все ниже и ниже, и когда мои сапоги оказались на уровне руля, меня сбило с ног и я свалился на мотоцикл. Некоторое время правая сторона моего организма возлежала на сиденьи, а левая волочилась по тому, что должно было называться обочиной. Выжав сцепление и заглушив мотоцикл я поднялся на ноги. Передо мной внизу простиралась болотистая плешь, диаметром метров сто, сто пятьдесят, в которой на брюхе залегли два могучих УРАЛА. Почва под нашими ногами пружинила и изгибалась так, как будто мы шли по батуду. Огорчив водителей тем, что не курим, мы выяснили, что они сидят здесь уже третий день, и что им должны выслать помощь. Мы поделились с водителями частью припасов, а они перенесли на руках через эту плешку наши мотоциклы. Через некоторое время они, мы и милиция перетащили через нее и милицейский УАЗ. Идущие вместе с нами УРАЛЫ и оказались обещанной техпомощью. Бетонные плиты нужны были для лучшего сцепления с почвой.
Теперь перед нами была дорога, слава Богу, без колеи. Отлично спрофилированный чернозем, политый многодневными дождями, с четкими кюветами, заполненными водой. Мой трехколесник начал крутиться вокруг колясочного колеса, сползая в кювет. Борис поспешил мне на помощь. Став в кювет, в воду, которая была выше колен, он некоторое время двигался таким образом, перетаскивая мою коляску вперед на более-менее сухое место, а потом мы вдвоем перетащили его мотоцикл, держась за него и друг за друга. Как мы в дальнейшем выяснили, на этой дороге проводился ремонт мостов через все водные преграды, в основном, небольшие речушки. Между каждыми двумя разобранными мостами курсировали автобусы перевозя людей. Прочий транспорт добирался как мог. И он, прочий транспорт, в основном, КОЛХИДЫ с прицепами, груженными древесностружечными плитами, так и добирались как могли. А могли они следующим образом: водители вырубили опушку леса и настелив гать, двигались по ней вдоль кюветов, проезжая, как могли, броды возле опор мостов. На конечных пунктах их вытаскивали на дорогу дежурными гусеничными тракторами. Тракторы цепляли машины за передок и вытаскивали их через кюветы на дорогу под углом почти в девяносто градусов. У большинства этих машин отрывались сцепные устройства, и тогда тросы привязывались непосредственно к передним мостам. Проскальзывая в этой суматохе под дружные матюги водителей, трактористов и рабочих чинивших мосты, мы пешим порядком переводили наши аппараты, стараясь их не утопить, через речушки и болотца. Когда мы устроили привал, то оказалось, что наши ноги были сухими, несмотря на то, что мы, фактически, целый день провели в воде. Густая грязь облепившая брюки и сапоги не позволяла воде проникнуть внутрь.
В каких местах мы устраивались на ночь я не помню. Помню лишь комаров. Стоило только остановиться хоть на мгновенье, как они, изголодавшиеся, привлеченные теплом, тучей налетали на раскалившиеся цилиндры двигателей. Оставшиеся в живых, эти летающие шприцы, глядя на жуткую гибель своих близких, мстительно набрасывались уже на нас, стараясь забиться в каждую щель. Останавливаясь на ночь, мы поливали место под палатку какой-то жидкостью, ею же поливали и себя и шли на заготовку топлива. Надо сказать, что это снадобье действовало безотказно. За время всего путешествия, в результате его попадания на мотоциклы, их краска заметно выгорела. Кожа и глаза – нет. Вот что значит добросовестная работа - спасибо тебе Создатель. Трава и кусты так же поливались в случае, когда возникала острая необходимость обнажать некоторые части тела. Но части эти не поливались на радость комарихам. Ведь кровопийцами являются именно самки комаров. А самцы, как и все особи мужского пола, питаются нектаром.
Триста километров до Ишима, мы прошли таким образом за три дня.
Первая остановка, которую я хорошо запомнил была на реке Ишим. Довольно широкая река, вдоль берега которой, в обе стороны, насколько хватало обзора, тянулась черная, чуть колеблющаяся черная лента, шириной сантиметров пять. Это были рыбьи мальки, идущие, почему-то, вверх по течению. В том месте, на котором мы стирали нашу одежду, черная лента исчезала, а взамен ее появлялось обширное черное же пятно, уплывавшее вниз по течению. (Этот день блистательно подтвердил поговорку, что туризм лучший отдых, но отдых лучше туризма.)
Когда мы разожгли костерок и запахло шашлыком - нанизанными попеременно на ивовые прутики кусочки сала, колбасы, лука и хлеба, из остановившейся возле нас ВОЛГИ с местнам номером, вылез водитель с бутылкой, с явной целью осушить ее с нами. Я до сих пор помню интонацию голоса его жены. Было произнесено единственное слово: Миша. Но как оно было произнесено!
Отступление первое. Велосипеды.
Почему Велосипеды? - C них началось мое влечение к транспорту.
В детстве у меня не было велосипеда. До войны велосипед был такой же роскошью как индивидуальная автомашина в шестидесятых. Достать велик можно было только по величайшему блату, да и средств не было. Потом война, потом …
Но все-таки с велосипедом мне крупно повезло. Моя жена принесла в приданное подушку и велосипед. Подушкой мы пользовались вдвоем, а велосипед стоял в нашей узкой-преузкой комнате, так как ездить было некуда, да и незачем – у нас с женой тогда были другие развлечения. Почти каждый вечер у нас собирались на “точке” поиграть в преферанс, один из нас сидел боком на велосипеде, стоявшем в проходе. А когда наступала очередь традиционной жареной картошки, то жена под столом, параллельно велосипеду, пробиралась в коридор к грецу. Но и продавать этот роскошный механизм тоже не хотелось. Избавление от велосипеда пришло, как и ожидалось, от младшего братишки моего друга. Он влип в вездесущую в Одессе акацию, в результате чего, переднее колесо вместо окружности превратилось даже не в восьмерку, а в шестнадцатиерку, если можно назвать получившуюся таким образом фигуру. Естественно, велосипед остался у него, и пацаны с помощью молотка заставили его ездить.
Потом был Ашхабад. В этом городе в начале пятидесятых годов просто невозможно было прожить без велосипеда. Электрического транспорта там не было, “а чтоб ехать на автобусах – так я что-то не припомню”. В каждой семье обязательно был хотя бы один велосипед. На них ездили в магазины, на работу, в кино, театр, парк культуры и отдыха и, даже, на заседание Верховного Совета Туркменской ССР. У входа во все перечисленные учреждения были установлены специальные стоянки для велосипедов. А в парках, кинотеатрах и прочих зрелищных предприятиях, за 10 копеек вам выдавали квитанцию, а велосипед приковывали к длиннющей цепи. Так, что велосипед вам возвращали в полной сохранности, зато на всех других стоянках их безбожно воровали по принципу: у меня украли – чем я хуже?
Для того чтобы брюки не попали в цепную передачу, их прихватывали бельевыми прищепками, которые снимались только на ночь, а может и не снимались. И весь город ходил в прищепках, даже ректор Госуниверситета. В Туркмении также было налажено изготовление велосипедных аксессуаров. Не, не на государственных предприятиях, конечно. На рынке можно было приобрести детские седла на руль и на раму, переметные сумы, выполненные в ковровоткацкой технике и такие же ковровые чехлы для сидений. Изделия были необыкновенной красоты. Каждое - авторский экземпляр. (Вы же наслышаны, наверно о туркменских коврах?) И нередко можно было видеть, как отец туркменского семейства в сорокаградусную жару, в каракулевой папахе, ватном халате, ватных же брюках, заправленных в великолепные носки домашней вязки и галошах, склеенных из автомобильной камеры, транспортировал на переднем, среднем и заднем багажниках незначительную часть своего потомства, а в переметных сумах дыни и лаваш – основной продукт питания не очень зажиточных семей. И мы сразу же приобрели велосипед, на котором я ездил на работу, по хозяйственным делам и транспортировал на заднем багажнике свою беременную жену. Кстати, именно она научила меня ездить на велосипеде. А потом был велосипед с мотором, который едва выносил мои сто десять кг. Завидя меня, сидящие у подъезда бабушки презрительно поджимали губы, а дворовые собаки сопровождали меня восторженным лаем.
Отступление второе. Мотоциклы
Мотороллеры подешевели: вместо трех тысяч двести стали две восемьсот. В магазине. А в Одессе на толкучке можно было приобрести подержанный трофейный ЦЮНДАП, примерно, за три тысячи. Так это же машина! До сих пор ходят! Денег вырученных за велосипед, вместе с авансом, впритирку хватило на первый взнос.
В "СПОРТТОВАРАХ" "ВЯТКИ" стоят вплотную друг к другу. Как сказал Форд: - вы можете приобрести у меня машину любого цвета, если этот цвет серый. Мотороллеры все до одного были голубыми с синими крыльями. В моей молодости, в Одессе, раскраска подобного стиля, именовалась огненно-говняной. После придирчивого осмотра я выбрал мотороллер с наиболее понравившейся мне раскраской. Он стоял как раз посреди всего стада. Настала очередь проверить его техническое состояние. Рывок по кикстартеру - компрессия хреновата. С сожалением я перешел к следующей машине. То же самое.
Вы когда-нибудь пробовали масло на рынке? Вы берете кусочек масла и тщательно разминаете его языком по небу и долго стоите, прислушиваясь к своим ощущениям. Недоуменно покачав головой, переходите к следующей тетке. После пятой, вы уже перестаете понимать, что же вы покупаете. И хотя масло у всех разных сортов, впечатление такое, будто все оно из одной бочки. Возвращаетесь к первой тетке.
При пристальном осмотре выбранного роллера, я обнаружил на капоте двигателя небольшую царапину. После получасового пререкания с “директоршей” отдела, мне разрешили его заменить. (Это была единственная царапина, которая так возмутила мой высокохудожественный вкус.) Помещен мотороллер был в подвале нашего дома. После того как я его установил на ночь, а утром вывел наверх по девяти ступенькам, то на капоте двигателя стала отчетливо видна вмятина. Дальнейшая эксплуатация не украсила моего коня. Как сказал композитор Никита Богословский, белую рубашку можно надеть один раз – от силы два, после чего она становиться серой и ее можно носить сколь угодно долго.
В велосипеде было ноль восемь лошадиной силы. В мотороллере четыре с половиной. Если вы когда-нибудь держались за “рога”, то вам знакомо состояние души, когда мимо пролетает восемнадцатисильная ЯВА.
В день рождения моего друга, у которого глаза загорались фиолетовым блеском, когда он гарцевал за городом на моем аппарате, мотороллер, очищенный, отрихтованный, с бантиком на фаре, был втащен в банкетый зал (столовую) на второй этаж в качестве подарка. Жена именинника почувствовала легкое недомогание от запаха бензина и закатила глаза. Через несколько дней мы подарили другу хрустальную вазу и щеки его жены вновь обрели естественный розовый цвет, а ее природная разговорчивость не позволила ей долго дуться на меня. Блеск в глазах ее мужа восстановился не скоро.
Потом мотороллер перешел к Борису, к которому мы с другим Борисом ехали в Евпаторию, а затем этот мотороллер был подарен Борисом этому другому Борису. Я присутствовал при этом в качестве посредника.
- Сколько? - спросил другой Борис.
Борис Евпаторийский недоуменно пожал плечами.
Минут через пятнадцать, другой Борис нарисовался с бутылкой и банкой щуки в масле.
- Валюнь, сарынь на кичку! - раздался боевой евпаторийский клич.
Симпатичная скатерть-самобранка мгновенно выставила бутылку-близнеца и много-много чего другого. А потом я принес третью. Ведь бог троицу любит. Не правда-ли?
Слегка покачиваясь, мотороллер пешком пошел в свой новый дом, ведомый твердой рукой нового владельца.
Кончил мотороллер, свою жизнь в разобранном виде, с использованием двигателя в качестве привода для циркулярной пилы на даче.
Потом были: ЯВА, ЯВА с коляской, ИЖ-ЮПИТЕР -3, и последним – К-750
В те времена купить мотоцикл в магазине без знакомств было невозможно, а тяжелые мотоциклы продавались как награда от обкома за героический труд на различных поприщах и, естественно, по-блату. Соответствующих знакомств у меня не было, свободных денег – тоже. Все накопленное мной и женой за год, уходило на поездку в отпуск всей семьей. Поэтому я в очередной командировке покупал на заначку очередной мотоциклетный хлам, восстанавливал его собственными руками, и затем наслаждался его обладанием.
Чайники спрашивают: что лучше, мотоцикл или автомобиль? Конечно мотоцикл. Уж очень он способствует укреплению семьи. Вот у меня автомобиль теперь. Утром завел и - на работу. Вечером приехал и – к телевизору. А дома никто даже не заметил, что ты весь день отсутствовал. А мотоцикл… Даже когда за хлебом поедешь, прощаешься с семьей, как будто больше никогда не увидишься. А если все же посчастливилось вернуться домой, то жена от счастья даже не знает что сказать.
- Чтоб ты провалился со своим мотоциклом! Чтоб вас холера взяла! Всю душу наизнанку вывернул! Даже предположить не могла что с тобой случилось? Почему задержался? Продай его! Или он, или я! А наутро жена сквозь дрему,- я так боюсь за тебя, продай его сегодня…
- Да, да, конечно, шепчу в ответ, еще не вполне осознавая
что говорю.
Но и она, и я знаем, что мотоцикл продан не будет. Разве можно продать мечту?! Летяще-рычащую мечту. Разве можно продать то ощущение, когда жена крепко охватив тебя за талию, положив голову на твое плечо, сквозь свист ветра и рев мотора шепчет,- ну быстрее, ну еще капельку! И ты, выжимая из мотоцикла все что можешь, едва удерживая его на вираже, врываешься на бешенной скорости в закрытый поворот. А встречный ветер нагнетает в твои легкие кислород и ты пьянеешь то ли от него, то ли от шепота жены. А потом, она, гордая твоим уменьем рассказывает своим подругам об этой поездке.
Не сбылась моя сокровенная мечта об импортном могучем, обязательно, двухколесном мотоцикле. Нет, я не гонял бы на нем. Я бы неспеша двигался по улице, наслаждаясь шепчущим рокотом его цилиндров.
В магазине “джинсы”, что на улице Ленина, выставлена в витрине “ХОНДА”, судя по его габаритам, он не очень мощный, но невозможно оторвать глаз от его пропорций и красоты. Вдволь наглядевшись, я сажусь всеми своими оставшимися у меня ста десятью кг. веса в натуре, на свой дряхлый, купленный по случаю, чиненный, перечиненный мною мопед … Но на скамеечках у подъезда уже нет бабушек с поджатыми губами, куда-то исчезли дворовые собаки, и лишь, появившиеся в нашем дворе юнцы на импортных машинах, с высокомерием, артистично поплевывая, разглядывают нас – ископаемых.
МЕРЕДИАН
Какой бы дорогой, южной или северной, поезд шел на запад или на восток, днем ли, ночью ли, приближаясь к пограничному столбу, разделяющему Европу и Азию, машинист дает протяжный гудок. И всегда найдутся несколько человек, которые, не ложась спать, дожидаются этого момента. Обелиск так быстро проносится мимо, что не успеваешь его разглядеть. Но все равно чувствуешь себя первооткрывателем.
И вот, мы на мотоциклах добрались к такому же обелиску, воздвигнутому на автомобильной трассе. Черный гранит. Медные надписи указывают на соответствующие части света. Невысокая чугуная ограда. Пыльная трава. Внутри ограды на этой траве расположились проезжие или приехавшие специально из близлежащих городов, посмотреть на обелиск. В основном, молодежь. Прикатили на мотоцикле (тогда мало у кого были машины) даже молодожены из Перьми. На оградку облокотилась, вернее обзадилась, дворничиха с метлой. И все. Это был семидесятый год. Не знаю как оборудован обелиск сейчас. А нам так хотелось сфотографироваться над разделительным мередианом – одной ногой в Европе – другой в Азии. Уложив в качестве меридиана, одолженную у дворничихи метлу мы так и сфотографировались.
Прошло более тридцати лет. Я у этого обелиска больше никогда не был, наверное уже и не буду. Но я представил, как к нему примкнул извлеченный из земли, тщательно надраенный зубной щеткой и порошком фрагмент мередиана, на котором выгравирован его порядковый номер, и расстояние до Гринвического. А другим концом, мередиан плавно снижается ко входу ресторана-гостиницы ”У МЕРЕДИАНА”. Посетителям выдается сертификат в том, что они пропутешаствовали из Азии в Европу или наоборот. Одновременно, за чисто символическую плату, в каких-нибудь триста – пятьсот баксов ( детям и пенсионерам скидка), вам выдают снимок, на котором вы запечетлены верхом на МЕРЕДИАНЕ.
Ждем-с Остапа Бендера. Он сумел бы все это организовать. Полученные деньги он направил бы на охрану МЕРЕДИАНА, чтобы его не свистнули и не отправили в ближайший пункт приема цветного металлолома.
ПЕЩЕРЫ
Как повествует анекдот, в Лувре одним нашим соотечественником была оставлена следующая непереводимая запись: ну, бля, воще! Примерно такое впечатление осталось у меня после посещения Кунгурских пещер.
Я давно понял, что словами невозможно выразить чувства. Словами можно описать местность, цветок, постройку, наконец, но нельзя выразить чувств охватывающих тебя при их созерцании. Ну как объяснить человеку никогда не нюхавшему цветок его запах. На равных можно разговаривать только с тем, кто знает о чем идет речь, кто испытал эти чувства. Но тогда, при описании этого предмета можно ограничиться только его названием. И все станет понятно, и не надо никаких лишних слов.
Мы спускались по тому, что высокопарно называлось дорогой, с крутого высокого берега реки. На полпути к берегу возвышался довольно обширный деревянный павильон. Служащая предложила завести нашу технику внутрь, не выдав никакой квитанции и не взяв даже мизерной платы за постой и охрану. Затем нам, абсолютно-таки бесплатно, выдали брезентовые робы и зюйдвестки. От резиновых сапог мы отказались, так как выяснилось во время путешествия, наша обувь была всепогодной. Когда набралась группа, впереди идущий гид провел нас в бриллиантовый зал. Отрицательная температура пещеры поддерживала на стенах и потолке иней, который сверкал в лучах разноцветной подсветки. Дав полюбоваться волшебным зрелищем, нас провели в следующий зал, причем, в целях предосторожности, другой, следующий за нами гид, запер за нами дверь. Таким образом, с соблюдением техники безопасности, чтобы никто из посетителей не потерялся, мы прошли все залы и переходы между ними. Названия их были экзотическими и пугающими, как-то: смерть толстякам, кранты каблукам и т.д. и т.п. Потом нас привели к подземному озеру, находящемуся на уровне зеркала реки Сылва, протекающей у подножья горы. В этом озере водятся абсолютно слепые рыбы и насекомые, так как зрительные органы у них полностью атрофировались из-за вечной темноты царящей в пещерах. Приходится только удивляться как здесь несколько столетий существовали староверы спасавшиеся от гонений официальной церкви. Выйдя на солнечный свет, я невольно с облегчением вздохнул. Но, в общем, присоединяюсь к мнению посетителя Лувра.
Встречи на дорогах
Как я уже говорил, первая встреча состоялась с водителями УРАЛов, которые помогли нам переправиться через болото. Вторая – была с Мишей, любителем выпить. Третья состоялась где-то в районе Свердловска. На обочине дороги стоял новенький с иголочки мотоцикл УРАЛ. В коляске сидела молодая женщина в сарафане, миловидность которой нельзя было определить, так, как ее лицо представляло сплошной волдырь от солнечных ожогов. Хлопотавший около нее муж пояснил, что они отправились на мотоцикле в Крым с какого-то острова в Ледовитом океане. Знакомые летчики переправили их самолетом на материк. (Кстати, во времена дефицита холодильников, знакомые летчики купили мне холодильник в Дудинке.) Они путешествовали всего лишь один день, наслаждаясь теплом и встречным ветерком. Результат на “лице”. И на ее плечах тоже. Потому как – сарафан. Оставив ей тюбик деперзолона – моего любимого лекарства на все случаи жизни, - изумительного лекарства – мы отправились дальше.
Мы продирались на Казань. В районе Ижевска мы полностью овладели понятием относительности. Водители пояснили нам, что “вот та дорога лучше” - ну просто отличная дорога - и мы отправились в указанном направлении. Дорога, действительно, была отличной. Грузовики буквально плыли по этой песчаной дороге, а вот коляска совсем не хотела двигаться по песку. Ее колесо вонзалось в песок, и мотоцикл, в буквальном смысле, крутился вокруг нее, как земля по орбите вокруг солнца. Я никогда не ходил на яхте, но видел как ее откренивают. Этот же прием я применил и к мотоциклу. Став на левую подножку, я вел мотоцикл на двух колесах, приподнимая над дорогой колясочное. Время от времени, повинуясь сигналам Бориса, я помогал протащить его двухколесник на пару десятков метров. Затем все начиналось сначала. Так мы добрались до Муки-Какси. Я не помню как выглядело селение под таким экзотическим названием, но отлично помню что были и Муки и Какси, и все с большой буквы. Мы ползем по красно-глинистой дамбе, которая не то соединяет, не то разделяет что-то с чем-то. Вместе с нами идет дождь. Мелкий, паскудный. Съехать с дамбы невозможно, так как она представляет собой желоб с высотой обочины около метра. Проехать по ней может одновременно только одна машина. После безнадежных подач сигналов, требующих уступить им дорогу, водители, поминая нашу генеалогию по материнской линии (интересно, где они с ней ознакомились?), вылезали под дождь и помогали выволакивать наши аппараты на обочину, освобождая себе дорогу. Вниз, на дно желоба мы соскальзывали сами. Грязные, мокрые и несчастные мы добрались до селения Кильмезь. Как оно выглядит, я тоже не помню. Запомнил только придорожную столовую. Большой бревенчатый однокомнатный дом. Посреди комнаты, примкнув к одной из стенок, расположена топящаяся русская печь. В комнате необыкновенная чистота. Тепло. Занавески. Две нестарые опрятные, мило беседующие женщины занятые вязанием. Ни одного посетителя. Не решаясь зайти в дом, мы остановились на пороге. Одна из женщин подошла к нам и предложила войти. Мы попросили какую-нибудь тряпку чтобы обтереться после дороги. Вторая женщина подала нам два белоснежных, вышитыми красными петухами полотенца и, несмотря на наши отказы – разве можно пачкать такую красоту – заставила ими вытереть наши страшные лица и руки. Затем нам был подан в глубоких глиняных мисках борщ из русской печи. Из чугунка. С большущим куском жирной разварной говядины. А затем тушеное мясо с картошкой. И по кружке горячего молока. Я не едал никогда ничего вкуснее этих блюд. Это был единственный раз в моей жизни, когда я ел блюда приготовленные в русской печи.
Спасибо вам, милые женщины!
От Кильмези начиналась приличная грунтовка. Она вилась между дубов и каких-то больших деревьев, названия которых мы не знали. Особенно красива была дорога вдоль Вятки. Широкая спокойная река текла слева от нас, а справа поднимались эти высоченные деревья, отражаясь в реке. Затем паром. Кругом безмолвие, только слышится как шипит вода, разрезаемая паромом. Ни рева моторов, ни визга шин - праздник души.
Несколько раз мы встречали мотоциклистов, едущих отдыхать с собаками. У Казани перед универмагом, расположившаяся в коляске мотоцикла собака с разного цвета глазами, злобно щерясь, никого к нему не подпускала. Как я понимаю, хозяева заскочили в магазин. В том же районе повстречалась пара на двухколесном мотоцикле. На багажнике был установлен чемодан в вертикальном положении, крышка у чемодана была вырезана и заменена металлической решеткой. Дыша свежим воздухом, в нем кейфовала небольшая собака. Повстречался нам в пути и охотник на “КОВРОВЦЕ”. За спиной у него были приспособлены ружье и рюкзак. Длина рюкзака была отрегулирована таким образом, что собака находившаяся в нем, тоже сидела на мотоциклетном сиденьи спиной к спине охотника. Из рюкзака торчала лишь ее голова с, принюхивающимся к запахам дороги носом.
У меня тоже была собака – московская сторожевая. Мы с ней каждую неделю выезжали в лес. Она, естественно, в коляске. Выставив свой нос из-за ветрового стекла, она истово принюхивалась к дорожным запахам. Время от времени, она в приступе благодарности, клала свою лапу на мою правую руку (мотоцикл вздрагивал) или лизала морду моего лица (Санин), выпиравшую из шлема. В лесу я ее ссаживал, а сам продолжал двигаться по тропинке. При скорости 30-40 км/час, она умудрялась оставлять на деревьях свои метки и догонять мотоцикл.
Где-то в районе Удмурдии, посреди селения, нам встретились две “КОЛХИДЫ” с нарощенными бортами, груженными некогда свежими помидорами. Грузовики прочно застряли в грязи. Помидоры были уже в таком состоянии, что ими можно было свободно кидаться в незадачливых артистов и депутатов Госдумы. Оказывается, двое предприимчивых представителей Северного Кавказа в надежде на высокую прибыль, гнали эти машины на крайний север. На предложение председателя сельсовета продать некоторое количество помидор по сходной цене, они ответили отказом. Машины, наверное, до сих пор там стоят посреди непролазной грязи. Уж больно в те времена не любили, так называемых спекулянтов, особенно с Кавказа. Да и теперь русские их не больно жалуют, впрочем, как и многие другие национальности. А ведь это, по нынешним меркам, было обыкновенное торговое предпринимательство. Одна встреча до сих пор не дает мне спокойно жить. Где-то в районе Урала, в неглубокой ложбине на проселке стоял молодой человек, опершись на велосипед с мотором. Остановив нас – я двигался первым – он попросил немного бензина. Представив себе процесс разгрузки коляски, я буркнул, что лишнего бензина нет, и мы отправились дальше. Я ехал и думал какая же я сволочь. Ведь он мог так простоять на этом безлюдном проселке весь день, да еще попадется такой же как я. Обратные пятнадцать километров мы проделали в темпе. Парень стоял на том же месте в той же позе.
-Изра Наумович, - сказал мне на стоянке Борис, - а я уже подумал, что вы плюнули мне в душу.
Чем дальше мы отъезжали от Омска, тем неинтересней становилась дорога. Однотипные городишки, пыльная зелень, какое-то убожество – ни тебе садика возле дома, ни елочки или березки – уныние. По мере приближения к Москве стали чаще появляться дорожные знаки. Русские наименования поселков и городов стали писаться в латинской транскрипции, кириллица полностью исчезла. А в самой Москве на всех будках с мороженым были надписи на английском языке, оповещавших покупателей о том, что здесь продается именно мороженое, а не нечто другое. Как я понял, в Москве всех иностранцев, особенно англичан, желающих купить мороженое, держали за идиотов. Аборигены, в основном, не знавшие английского, как-то обходились. Выручала природная русская смекалка. Не то, что у них, у иностранцев.
Возле Орла появилось нечто новенькое. У поста ГАИ штабелем, небрежно прислоненные друг к другу, стояли десятки, если не около сотни мотоциклов, в основном, ЯВ. Увидев наши, незнакомые в тех местах, номера, дежурный охотно объяснил что происходит. В этой местности много шахт, и шахтеры охотно продают мотоциклистам за поллитра свои защитные каски. По просьбе дирекций шахт, ГАИ устроило неделю возврата касок. Они изымались и возвращались на производство. Мотоциклы возвращались только после того, как владельцы приходили с мотоциклетными шлемами. А ездить без шлемов в те годы категорически запрещалось. На выезде из Орла наблюдалась та же картина.
В Курск мы прибыли вечером. Вернее, в город мы не заезжали, а остановились в, так называемом, кэмпинге – что-то наподобие модернизированного сарая, размещенного на большом, пустыре, огороженного колючей проволокой. Удобства – во дворе. Двор был переполнен машинами, в основном, из Москвы, Ленинграда, Киева. Наши номера произвели фурор. У меня из бесед сложилось такое впечатление, что если москвичи еще могли представить, что где-то там… существуют Ленинград и Киев, то об Омске вообще никто ничего не слыхал. – А где это? – был основной вопрос, - а почему вы решили приехать на н а ш е Черное море, ведь там у вас под боком Японское море? Могли бы и там отдохнуть. Приходилось объяснять и рассказывать. Великомосковский шовинизм. На этой же поляне остановился микроавтобус с двумя немецкими парами. Стол посреди автобуса разделял две широкие постели. Где-то в углу притаилась кухонька. У дверцы автобуса снаружи стояла аккуратно сбитая из дерева лесенка. Все четыре обитателя находились внутри при закрытых окнах. Когда кому-либо из них было необходимо выйти, он отпирал изнутри дверь ключем, а затам стоя на лесенка, запирал ее на ключ снаружи. Набрав ведро воды, он весь ритуал совершал в обратном порядке. Почему я это запомнил. Все советские владельцы транспорта вытряхивали свои бебехи тут же во дворе, оставляя их без присмотра, чтобы пообщаться с другими приезжими.
Утром небо было хмурым. Над кемпингом нависли тяжелые черные тучи, которые следовали с севера на юг, угрожая ливнем. Мы быстро оседлали наши аппараты и двинулись на юг, где перед тучами сверкало ничем не затененное солце. Обрушился ливень. Мы выжимали из мотоциклов все что могли, чтобы обогнать тучу. Напрасно. Скорость движения тучи можно было определить по нашим спидометрам. Встречный дождь сек лица, вода с баков сливалась на брюки в районе ширинки, там где личность раздваивается, и ничем не задерживаемая сливалась по брюкам в кеды. (Незабываемое ощущение). Да еще встречный ветер… А впереди, километрах в двух, сияло солнце. Не выдержав этой гонки, мы мокрые, озябшие зашли в придорожную столовую. Заказали обед, но прежде всего, попросили прнести по стакану горячего чая. Обхватив стаканы ладонями, мы пытались согреться и прекратить пронизывающую нас дрожь. После обеда мы все-таки приняли решение подолжить наш путь. Снова дождь, снова дрожь… Но внезапно дорога повернула, а туча не сворачивая, прошляпив поворот, помчалась далее по своим “тучным” делам. Палило утреннее, но уже невыносимо жаркое южное солнце. По обе стороны дороги тянулись бескрайние поля засеянными какими-то медово – пахучими желтоцветными растениями. Мы вылили воду из кедов, и минут через двадцать приличного хода стали абсолютно сухими. Через некоторое время мы въехали в лесозащитную придорожную полосу, состоящую из фруктовых деревьев. Сначала мы даже не поняли, что это фруктовые деревья, но вскоре обратили внимание на надписи, призывающие не ломать деревья и мыть фрукты, так как они обрызганы ядохимикатами. Каждый из нас выбрал себе по вишневому деревцу. Потом мы останавливались у яблонь и абрикосовых деревьев, но судя по тому, что я пишу об этом спустя тридцать три года, ничего неприличного, тем более, фатального с нами не произошло. А за придорожной защитной полосой тянулись необозримые плантации фруктовых деревьев, отделенные от дороги, примерно, десятиметровой вспаханной полосой. Как контрольно-следовая полоса на границе.
Белгород. Удивительно чистый город. Въезд в него, примерно, шесть-восемь километров, был с обоих сторон усажен стройными тополя/ми через равные промежутки. По-моему назначение этих посадок – выявление эпилептиков. Ни один из них не выдержал бы и пару сот метров езды при таком равномерном чередовании густой тени и яркого света. Достойно пройдя это испытание, мы зашли в прекрасный книжный магазин. Некоторое время спустя, к нам подошел миллиционер и очень дружелюбным тоном сообщил нам, что мог бы нас оштрафовать за грязный транспорт, но так как у нас чужие номера - кстати откуда? - он попросил (попросил !) нас хотя бы вытереть номера. Харьков, как почти все города, мы объехали стороной. Для того, чтобы получить хоть мимолетное представление о любом городе, надо прожить в нем хотя бы несколько дней. Днепропетровск. В этом городе почти два месяца я провел на практике на радиозаводе. Работать заводик начинал в семь утра, а мы только к девяти просыпались. А ведь и позавтракать надо… Директор завода издал приказ, чтобы нас не пускали на завод после восьми. Расщедрился, блин! После того, как нас организовано не пустили на завод, мы в дальнейшем, столь же организовано шли на прекрасные днепровские пляжи. Потом он понял, что с нами не выгорит и отменил свой приказ. После утреннего купания мы попадали как раз на обеденный перерыв. К чести нашей группы надо отметить, что мы прошли все технологические процессы, применяемые при производстве радиостанций ”Урожай”. ( Как выяснилось через десток лет, это была разработка главного конструктора Ильи Ароновича Народицкого из Омска, моего будущего наставника). Все это я вспоминал проезжая по прекрасному зеленому городу, напрявляясь в Запорожье. Плотина Днепрогеса. Величественное сооружение. Останавливаться нельзя, а так хотелось остановиться, посмотреть с ее середины на еще более чем плотина, величественный Днепр. Кипящие пороги. Утопающий в зелени типично южный город Запорожье. Ночевали у наших бывших сослуживцев по Омску. Радостный, очень достойный, поистине сибирский прием. Утром на столе завтрак и записка с извинениями и просьбой просто захлопнуть за собой дверь. Они вставали на работу очень рано, добираться далеко. Тысяча извинений. Приглашение остаться еще на пару дней.
Мелитополь мы также обошли стороной. Издали этот город производил удручающее зрелище. Окутанные дымом какие-то огромные строения, этот дым застилал весь город, невозможно было разглядеть даже дома. Остался всего один перегон и мы в Крыму. Мы ликовали!
Однако, жизнь долго ликовать не дает. У меня сорвался замок с цепи и она раскрошила коробку с большой звездочкой и задним тормозом. Вы пробовали когда-нибудь ездить на тяжело груженном мотоцикле без заднего, главного, тормоза? Мне пришлось попробовать. Какой-то доброхот из местных сказал, что он подобную коробку видел в одной деревне. Надо только по тракту доехать до поворота на Новоалексеевку, а там через пару километров справа будет деревня и в сельпо я приобрету нужную коробку. У указателя на этот поселок, мы свернули на пыльный, замечательно пыльный проселок. Проехали пару и еще не одну пару км. Как вы знаете, неприятности ходят стадом. Прокол переднего колеса. Меняю камеру. Прокол заднего колеса, и хоть бы какой путной железякой, а то насквозь проржавевшим гвоздем. Достаю последнюю запаску. Через пару километров снова прокол. В сельпо действительно оказалась коробка, но от другого типа мотоцикла. На обратном пути еще три прокола. Остановились латать шины. Поставили заплатки из аптечки, благо я всегда возил вулканизатор. Выехали на асфальт. Зная, что ручным тормозом мотоцикл не удержать, решил двигаться малой скоростю. Невозможно. Обгоняют попутные машины и сразу же вклиниваются между мной и идущей впереди машиной. Движимся в общем потоке. Все время поглядываю вправо, примеряясь куда съезжать в случае опасности. Очевидно, впопыхах заплатки были положены без особого тщания. Так, без особых неприятнотей, подкачивая шины через каждые два-три километра, проехав через Чонгарский пролив, мы оказались на Северо Крымком канале.
Через пролив вела длиная эстакада. Слева простиралось Азовское море, вернее, какое-то мелководье. На одном крошечном островке, возвышавшемя над морской гладью едва на несколько сантиметров, стояла видавшая виды брезентовая палатка, возле которой на раскладном кресле сидел перед мольбертом художник. На нем была только широкополая армейская панама, из тех, которые носят солдаты в пустыне. Эх, пожить бы так! Эстакада упиралась в бетонированную яму с отлогими въездом и выездом, заполненную какой-то подозрительной дезинфецирующей жидкостью, в которой омываются колеса транспорта. По выезде из ямы, нам вручили прекрасно отпечатанные памятки об особенностях поведении водителей на крымских дорогах.
Северо Крымский канал – бетонированное русло, шириной метров пятнадцать, заполненное почти стоячей водой. На необорудованных его берегах, как правило, останавливается на ночевку проезжий транспорт. Мы разбили палатку на северном берегу. Жара только-только спала. На южном берегу остановился грузовик с пятитонным контейнером. Водитель в плавках сделал нам приглашающий жест бутылкой. Поняв, что мы не составим ему компании он, периодически отхлебывая из бутылки, начал повествование о своей жизни. Громогласно. На весь канал. Первым делом он сообщил, что каждую неделю привозит в Крым, в опломбированном контейнере, кружева для какой-то организации. А в Москву он возвращается с полным контейнером фруктов,. И что у него есть собственный пломбиратор. И что его семья отдыхает тут же в Крыму. И что он каждый приезд оставляет ей тысячу рублей “на булавки”. И что милиция не вправе его задержать, так как контейнер опломбирован. И что мы напрасно отказываемся от выпивки так как у него есть еще.
Утром отправились в Симферополь в надежде отремонтировать мотоцикл. Увидя постового миллиционера, я на малой скорости, помогая переднему тормозу ногой обутой в сапог, подкатил к нему в надежде узнать о нахождении станции технического обслуживания.
Несколько слов о милиции. Не зная города мы несколько раз невольно нарушали правила дорожного движения. В Евпатории мы делали это даже нахально – не повинуясь знакам и указаниям разъездной милиции, мы останавливались в запрещенных для купания местах. И не только мы. Но за все время путешествия, у нас ни разу даже не спросили документов.
СТО. Узкая затененная улица. Запертая изнутри решетчатая металлическая узорная калитка. Жара. Две миловидные молодые женщины, не обращая на нас никакого внимания, довольно высоко вздернув подолы, что-то щебеча друг другу, заняты омовением ног у водоразборной колонки. Как они изволили, наконец, объяснить, без директора они ничего выдать не могут и, вообще, неизвестно есть ли нужные нам детали. Далеко за полдень появился директор. После необходимого оформления документов, он повел нас на склад, вручил коробку в сборе, хотя не стеллажах лежала именно необходимая мне отдельная коробка, всучил еще пяток деталей не имеющих никакого отношения к поломке, выписал счет за установку всего этого барахла и выпроводил нас ремонтировать мотоцикл на улицу. Самостоятельно. Омовение ног не прерывалось. К шиномонтажной мы подъехали перед самым ее закрытием. Небрежно швырнув мои проколотые шины в кучу таких же, работник выдал мне латанные - перелатанные. Заплатив необходимую сумму, мы тут же с Борей, перед закрытым уже учреждением, смонтировали колеса и отправились в последний переход. Порядок следования тот же – я ведущий, на некотором отдалении на более быстром мотоцикле следовал Борис. Почти прямая дорога шла по степи покрывавшей довольно чахлой растительностью меловую почву. Ни домика, ни деревца. И только вдоль дорого стояли никем не оберегаемые ведра с великолепными фруктами. Под каждым ведром лежал клочок бумаги с извещением, что содержимое ведра стоит рупь. Высыпав ведро прекраснейших абрикос на колясочный полог, мы отправились дальше. Я наслаждался абрикосами. Время от времени сзади сигналил Борис, я принимал влево, и он ухватив сколько мог абрикос, продолжал следовать за мной. Забегая вперед, я скажу, что одолеть это ведро абрикос, мы двое здоровых мужчин, изголодавшихся по свежим фруктам, так и не смогли, а в Евпатории килограмм абрикос стоил на рынка четыре - пять руб. Эту придорожную торговлю вели пацаны зарабатывая себе на мопеды.
Саки. От этого небольшого курортного городка, расположенного в нескольких десятках километров от Евпатории вела дорога вдоль моря. Слева – море, справа линия железной дороги, соединяющая Евпаторию с Россией. Неподалеку от Евпатории установлен памятник десантникам. Группа вооруженных моряков, изваянных из бронзы, выходя из моря, атакует высоты, простирающиеся за железной дорогой. Этот памятник отражает один из страшных эпизодов Великой Отечественной Войны. Наш морской десант должен был взять Керчь. Для того чтобы отвлечь силы немцев, на противоположной стороне Крыма, на этом самом месте был высажен батальон десантников. После взятия Керчи их должны были снять с этих позиций. В тот раз Керчь взята не была, а разбушевавшийся шторм не дал подойти судам к месту высадки десанта. Морякам ничего не оставалось, как без поддержки корабельной артиллерии прорваться сквозь немецкие части, засевшие на высотках. Лишь единицы сумели прорваться. Остальным воздвигли памятник.
Евпатория. Гагарина 25. Милое лицо хозяйки дома Анны Семеновны. Дворик утопающий в зелени фруктовых деревьев. У калитки огромная шах-тута –отбросившая меня в мое далекое детство. Я сорокадвухлетний мужик лазил как ребенок по этому могучему стволу, чтобы полакомиться темнофиолетовой, почти черной ягодой шелковицы величиной в палец. Наша семья несколько раз проводила свои отпуска в этом райском уголке. У нас с женой даже была там своя личная жилплощадь – старинная кровать с никелированными шарами, расположенная под яблоней. В дождь на ее спинки натягивался кусок брезента и мы засыпали под стук капель прорывавшихся сквозь густую листву. За весь отпуск мы как правило, ни разу не были в помещении, даже мимоходом. Летом, обычно, в Евпаторию съезжалась часть нашей компании. С утра – море. Центральный пляж. Всего в нескольких минутах ходьбы. Завтрак – несколько яблок или груш всегда лежавших в рюкзаке под кроватью. Потом, поближе к полудню, на набережную примыкавшую к пляжу, приезжал автофургон с горячими булочками и литровыми бутылками ледяного молока. Отдыхающие как стайка воробьев сидели на барьерчике набережной, поглощая еду. Снова море, солнце. Иногда мы нанимали для прогулок морское такси – катер на подводных крыльях, обычно совершавшего рейсы между Евпаторией и Ялтой. Незабываемое ощущение: скорость, встречный морской ветер, мелкие как туман брызги, с запутавшейся в них радуге и рядом с тобой твои друзья. В наших карманах всегда звенели гривенники. Вдоль набережной стояли автоматы для продажи газированной воды, но продавали они чудесное сухое вино. Один гривенник – и полстакана, два - и полный граненный стакан. Охмелевшие от моря и вина, возвращались домой, прихватив по дороге чего-нибудь съедобного. Сон. Опять море. А когда наступала темнота, мы перелезали через забор и оказывались в открытом кафе-мороженом, которое кроме мороженого торговало прохладительными и горячительными напитками. Я где-то вычитал, что лимон к коньяку придумал Александр Второй, который, по утверждению автора, мало разбирался во вкусовых гаммах. Ведь, действительно, дегустаторы перед тем, как попробовать следующий напиток, избавлялись от вкуса предыдущего с помощью лимона. Таким образом, закусывая коньяк лимоном, вы уничтожаете вкус божественного напитка. Автор, болгарин по происхождению, рекомендовал закусывать коньяк тонким ломтиком персика. На столе появлялся коньяк и ваза персиков. Получалось ничуть не лучше чем с лимоном. Сок персика полностью вытеснял вкус коньяка. И только тогда, когда я вспомнил, что закусывать надо тонкой пластинкой персика, дело пошло на лад. А в Одессе, в каждой забегаловке можно было купить молочный коктейль. Нет, не унылую безвкусную пародию на него с каким-то дрянным сиропом, утвержденную общепитом, продававшуюся в любом городе. На стойке красовались образцы коктейлей с коньяком, водкой, кофейным ликером, всевозможными винами и натуральными соками. И вы могли заказать любой из них или продавец создавал вам композицию по собственному вашему вкусу. Нет, поезжайте в Одессу. Не пожалеете. Так вот, этими вечерами мы тоже создавали разнообразные коктейли. Рецептов не помню. Помню вкус. А еще в Евпатории продавался сон на море. Огромные навесы у моря, защищавшие днем от зноя, на ночь превращались в палаты с проемом обращенным в сторону моря. За один рубль вы приобретали с наступлением темноты деревянный топчан, набитые водорослями матрац и подушку, и спокойный здоровый сон до шести утра. Так что жилищных проблем в Евпатории не существовало.
Однажды я с Валей, нашей омской владелицей евпаторийского дома, ее мужем Борисом и его дядей Владиком, который был на пятнадцать лет моложе своего племянника, отправились покупать мне брюки. Собственно говоря, Борис и Владик в процессе покупки брюк могли и не участвовать, но мы неизбежно должны были пройти мимо винного подвальчика … Мы, здоровенные мужики в шортах, вслед за миниатюрной Валей вошли в магазин, сразу же заполнив все его пространство. Естественно, брюк шестидесятого размера не оказалось, и я начал канючить: мама пошли отсюда. Немедленно Владик и Борис включились в игру. Продавец с изумлением смотрел на нашу группку. Когда в погребке мы попросили маму купить нам по второму стакану вина, продавец так же стал ее уговаривать купить детям вина. В очередные посещения базара, на котором находились эти магазинчики, рыночные продавцы о чем-то переговариваясь указывали на нас пальцами. Некоторые зазывали, но мы оставались верными первому. Все о чем я рассказывал выше, происходило в предыдущие посещения Крыма. В этот приезд я поселился у Анны Семеновны, а Боря в ожидании приезда Люси – жены, снял помещение с лирическим названием “нежный воздух”. Несколько слов о владелице этого пристанища. Я не помню как ее зовут. Познакомился я с ней у Анны Семеновны, куда она приходила вечером расписать пульку с Людмилой Григорьевной - ее дочкой и Сергеем Ивановичем – ее зятем. При моем росте метр восемьдесят два я общаясь с ней, глядел на нее чуть-чуть снизу. Она представляла собой скопище мослов, собранных в разных комбинациях. Лет ей было… Я не знаю сколько ей было лет, но я видел ее дореволюционные фотографии выполненные в Париже. Такую утонченную красоту, такие изысканные наряды и украшения, пожалуй, в наше время не увидишь. Как свидетельствовали надписи на фотографиях, она занимала первые места на конкурсах красоты в Париже. Не знаю какой технологией пользовались фотографы того времени, но фотографии выглядели так, как будто были выполнены только вчера. В нашем семейном альбоме тоже есть старинная фотография - фотография моего отца в возрасте одного года. Выполнена она была в 1900 году. Более того, у нас есть фотография моего прадеда выполненная на даггеротипе - как новая. Но я отвлекся.
Помните как я рассказывал о проколах своих шин после Мелитополя? Так вот, разглядывая в Евпатории атлас автомобильных дорог, я выяснил, что за скромным указателем на Новоалексеевку, скрывается всемирно известный заповедник Аскания Нова. Когда-то, когда мне было четыре или пять лет, мы проживали в этом заповеднике. И я вдруг отчетливо вспомнил молодое лицо мамы, своего двоюродного брата Абрашку, проживавшего в нашей семье и погибшего потом на фронте, молодого отца, и, как я понимаю совсем еще молодую бабушку. Вспомнил как мама водила меня к пруду показывать черных лебедей, а те воинственно шипели, вытягивая шеи в нашу сторону. Ясно предстала картина, как зоотехник размахивал рубашкой перед головой страуса, отвлекая его внимание, а отец в это время вытащил из-под страуса яйцо для коллекции. Вообще отец собрал в Аскании-Нова великолепную коллекцию яиц, которую потом он подарил Абрашке. (Когда мы уезжали и поезд дернулся, к великому удовольствию пассажоров прозвучало бабушкино предостережение: Абраша, держи свои яйца! Простите.) И до того яркими были эти воспоминания, что мне захотелось еще раз побывать в этом удивительном месте, в своем прошлом, и я уговорил Валю, Борю и приехавшую к тому времени его жену Люсю, махнуть в заповедник. Собственно говоря, уговаривать их не пришлось. Если в Омске мы могли поехать по грибы или на рыбалку за несколько сот километров, то проделать каких-нибудь 250-300 км. ради удовольствия осмотреть заповедник, не представляло никаких трудностей. У Новоалексеевки опять свернули на пыльный шлях по которому, как мне кажется, ездили еще прасолы времен запорожской сечи, торговавшие соленой рыбой и солью. Почему-то новых проколов я не приобрел. Может быть оставшиеся гвозди собрал вместо меня какой-то другой проезжий, а может я уже выбрал всю причитающуюся мне норму. В двадцати трех километрах от Аскании-Нова от этого первобытного шляха ответвлялась весьма приличная асфальтированная дорога по обе стороны которой, на всем ее протяжении, на равных расстояниях друг от друга, размещались акации с шарообразно подстриженными кронами. Мы ехали в знойной степи по которой струился раскаленный воздух, искажая очертания проглядывающихся сквозь него рельефов. А на асфальте вспыхивали отражая солнце небольшие озерца воды, которые исчезали по мере приближения к ним. Миражи. На всем этом отрезке пути наши мотоциклы были единственными транспортными средствами.
Аскания Нова. Металлические ворота с выполненным из стали профилем зубробизона. ( Впоследствии, оговорившись мы окрестили их бензозубрами) Свободный въезд. Без билетов и контроля. Нашли администратора в надежде получить какой-нибудь ночлег.
- Располагайтесь где хотите, только не жгите костров.
Расположились у вольера за которым стояла симпатичнейшая антилопа куду с влажными огромными глазами. Мы поделились с ней ужином. За оградой всю ночь были слышны ее вздохи. Утром мы поделились с ней завтраком и пошли выпрашивать какого-нибудь экскурсовода. Миловидная девушка - экскурсовод (почему-то все экскурсоводы - девушки, дочери научных работников) повела нас в музей, представив нашим взорам чучела каких-то особых овец. В крохотном зоопарке нам были представлены представители некой части фауны обитавшей в зоопарке. Все остальные обитатели зоопарка паслись вне видимости, где-то в огромной вольере. Особый упор экскурсовод сделал на том, что молоко антилоп куду очень полезно для здоровья и не скисает без применения холодильной техники больше недели, и что местные ученые занимаются их раздаиванием с целью получить в лечебных целях большие надои. Пока с большими надоями - швах. Но девушка выглядела так, как будто она питалась только этим молоком. Казалось, ткни в нее пальцем и из нее ударит упругая струя того, что в народе называется кровь с молоком. Потом прекрасный парк с искусственным прудом, в котором в зимнее время подогревалась вода, в результате чего большинство перелетных птиц остаются в нем на зимовку. Опять на меня шипели черные лебеди, вытягивая грациозные шеи… Но уже давным-давно нет маминой улыбки, да и кроме меня, вообще, никого уже давно нет.
Кусочек девственной степи. Но колхозы начали засевать площади вблизи этого участка, к результате чего происходит перекрестное опыление и эти реликтовые растения постепенно вырождаются. Затем нам было предложено посещение столовой. На мой вопрос, нельзя ли заказать страуса-табака, я получил абсолютно серьезный ответ, что там готовят только борщ и биточки. Биточки, казалось, были привезены неделю назад из нашей омской институтской столовой. Борщ был настоящий - украинский, с лежалым желтым салом протертым с чесноком. В детстве я прочел книгу ”Остров в степи”, в ней описывалассь история возникновения и жизни этого заповедника. Как в гражданскую войну его попеременно грабили и разоряли белые и красные, как лошадей пржевальского, антилоп и зубробизонов использовали как тягловую силу и продовольствие. Я открыл БольшойСоветский Энцеклопедический Словарь И вот что я там нашел.
Аскания-Нова. 1. Заповедник в Херсонской обл. Образован в 1921 г. на базе частного заповедника, существующего с 1874г. 11т. га, сухие типчаково-ковыльные степи. Лошадь Пржевальского, зебры, антилопы, страусы и др. В дендропарке 150 видов деревьев и кустарников. 2 Пос. гор. типа в Херсонской обл. Укр. Нии институт жив-ва степных районов им. М.Ф.Иванова (Аскания-Нова). Музей флоры и фауны юга Украины.
Иванов Михаил Федорович (1871-1935) сов. Зоотехник, один из основателей зоотехников СССР, академик ВАСХНИИЛ (1935) Предложил научно обоснованную методику выведения новых и совершенствования имеющихся пород свиней и овец. Автор асканийской породы овец и укр. белой породы свиней.
Вот так, сам по себе возник частный заповедник и на его базе организован Государственный в честь некого Иванова М.Ф. Может и большого ученого, а может и просто члена ВКПБ, а может его через два года и расстреляли - а пусть не выводит!О бывшем владельце и создателе этого райского уголка Фальцфейне - ни слова!
Если Вас интересуют подробности создания и существования заповедника, обратитесь в ИНТЕРНЕТ.
Распрощавшись с заповедником, в тот же день мы отправились в Евпаторию С Борей и Люсей мы расстались в Симферополе. Они поехали посмотреть Южный Крым и Керченский полуостров. А через несколько дней захлопнулись наглухо ворота в Крым. Холера.
Холера.
На том свете встречаются два одессита.
-Холера?
-Нет, хлорка.
(Анекдот 1970 г.)
Пока мы ездили в Асканию-Нова, в Евпаторию прилетели наши друзья и Валин муж Боря. А через несколько дней Крым закрыли по поводу эпидемии холеры. Но ни холера, ни хлорка до Евпатории так и не добрались. Может быть именно поэтому я сейчас живой. Как хорошо стало в Евпатории. (Да здравствует Холера!) В течание двадцати четырех часов расформировали все концентрационные лагеря существрвавшие под маркой обустроенных стоянок для автомобилистов. Это было замечательное время - вокруг друзья, исчезли очереди в магазинах и столовых, опустели пляжи, опустели автобусы, стало возможным разглядеть море. Оно оказалось синим- синим с белыми барашками волн и изумительным запахом. А так как мой мотоцикл стоял у друзей и меня не выслали, то вся Евпатория оказалась в нашем полном распоряжении.