МНОГОТОЧИЕ...
Не скули! - отрезал Борис Иванович.- Отдел не поймет, если из-за твоей вонючей стенгазеты мы не займем первого места. Ни одного опоздания и прогула! Даже в "слесарке"- ни одного вытрезвителя! Осталось отгрузить только одну стойку. А ты: "Газету не выпущу, газету не выпущу!"... В общем список редколлегии и всех нужных тебе засранцев, умеющих писать - на стол. И пусть только попробуют вякнуть! Коньяк - за свои. Зачту в премию. Будь здоров!
- Боря, с тебя - эаметка. О проделанной за год ра...
- Я что, нанялся тебе заметки писать? Иди к Афанасьичу, скажи этому козлу - я велел!
Боря числился интеллигентом до мозга костей. Поэтому, учитывая, что я старше его на семнадцать лет, он употреблял в разговоре со мной только самые пристойные выражения. Обычно же вся палитра его незаурядного лексикона описывала, в основном, всевозможные действия с тазобедренным поясом, жевательным аппаратом и почему-то с левой ноздрей. В особо затруднительных обстоятельствах привлекался хромой конь. Он, как и большинство начальства, считал, что мат нацеливает на свершение трудовых подвигов.
Первое место в соцсоревнованиях оценивалось премией аж! в пятнадцать процентов от сэкономленного фонда заработной платы. А одним из обязательных условий победы был выпуск стенгазеты (хотя идея стенгазеты давным-давно выродилась, превратилась в фикцию, равно как и сама идея соцсоревнования).
Ситуация сложилась классическая. "Пилите, Шура, пилите". Все уже давно понимали. что гири не золотые. И что это даже не гири, а бесформенная железяка, плывущая по речке в сторону Чугуева. Ну и пусть себе, как говорится, плывет... Но "пилить " продолжали, так как навязанные условия игры надо было выполнять. А на Борисе, как и на всех начальниках отделов, лежала нелегкая обязанность следить за тем, чтобы правила игры соблюдались (хотя бы внешне).
Я много раз давал самоотвод на очередных выборах редколлегии, но меня избирали вновь и вновь "у тебя уже есть богатый опыт!", по принципу "кого угодно только не меня".
Вышеописанный разговор с Борисом был двенадцатый, предновогодний. За те двенадцать лет, что я был редактором отдельской стенгазеты, я пережил трех начальников отдела и пятерых их заместителей. Отношение к газете у всех было одинаковое, хоть и в разных вариантах. В разных же вариантах этот диалог повторялся уже шестьдесят раз: на новый год, двадцать третье февраля, восьмое марта, первое мая и ноябрьские праздники. Надоело все это до чертиков! Хотя, откровенно говоря, я очень любил сам процесс создания газеты. И, по-моему, редколлегия тоже. Этот процесс был чем-то вроде КВНа: давал, разрядку, снимал усталость от напряженности работы.
Редколлегия собиралась в "экранке". На столе появлялся коньяк, пара лимонов, и начинался треп, в котором с большим юмором и остротой вскрывались всевозможные пороки нашего бытия, ляпсусы руководства и наши собственные накладки.
Но стенгазета всегда получалась серой и убогой, по сравнению с тем, чем бы она могла быть (вечное "низзя" начальников и партгеноссе всех уровней)...
Пока шла раскачка, Танюша, наш каллиграф, резала лимоны, а с бутылки свинчивался колпачок - мера одной "бульки".
Творчество началось как всегда, с "большого заявления Ефима"
- А ну ее на хрен! Ей Богу, уволюсь! Мне диссертацию писать, а я должен здесь сидеть и рожать плоские хохмы! Уволюсь! Я - пас!
Примерно столь же яркую речь произнес наш записной поэт. Речь его была значительно длиннее (так как он слегка заикался), но зато значительно ярче. И только присутствие Танюши ограничивало ее художественную выразительность.
В общем, все было как всегда.
- Афанасьич,- звякнул я по телефону, - с тебя передовицу. Боря велел.
- Видел я твоего Борю!... И он очень доходчивым языком объяснил, в какой позе он видел начальника отдела и что он с ним вытворял.
- Так будет статья или нет?
- Пошел ты!...
Прекрасная аккустика "экранки" сделала голос зама, слегка подвыпившего по случаю приближения Нового года, достоянием редколлегии.
- Слушай, Наумыч, а если то, что выдал Афанасьич ,- и в стенгазету?- с азартным огоньком в глазах вопросил Саша, наш вечный "командировочный".
Идея восторжествовала!
Минут через двадцать к телефону был подключен магнитофон. Работа по созданию "стенухи" вошла в новую фазу.
Просьба ко всем абонентам была одна и та же: напишите заметку.
Первым на крючок "подвесили" зама.
- Афанасьич, последний раз прошу - дай передовицу.
И вопрос и ответ были записаны на пленку.
Следующий звонок был к "Александру Первому", отдельскому "партайгеноссе".
- Саш, с наступающим! С тебя заметку. Ты же на выборах обещал помочь.
- Наумыч, ты что, охренел? Уж от кого-кого, а от тебя такой наивности не ожидал. Дери с прошлогодней, не ошибешься! И вообше провались ты со своей газетой! Я после обеда на подледный лов намылился, а ты меня домогаешься!
Газета начала вырисовываться.
Танюша где-то раздобыла красную нитку, свила ее в несколько раз и приклеила по диагонали к листу ватмана: "красная нить", сущность газеты. Над нитью легла от души выполненная надпись: "А на хрена нам это надо?". Так сказать, девиз газеты. В правом верхнем углу, в качестве эпиграфа, легла рекомендация "Александра Первого": "Дери с прошлогодней!".
В левом верхнем углу, под фамилией редактора,
- объяснение, чьим органом является газета. А непосредственно под ним была размещена передовица, как это принято в солидных газетах. Вернее, место для нее, окантованное ярким фломастером. В самой окантовке, на фоне удачно схваченного абриса Бориса, были вписаны моя просьба о заметке, "указание" Бориса Ивановича Афанасьичу и реакция последнего. Речь Афанасьича была приведена полностью (в основном, в виде многоточий) А вокруг, тоже в цветных рамках, были размещены литературно обработанные ответы всех начальников лабораторий, всех мастей "оргов", "крепкой общественности" и всех, от кого можно было бы ожидать, если и не ярких, то хотя бы деловых заметок. В центре красовалась баллада нашего поэта "Я оптимист". В ней излагалось мнение редколлегии о том, что представляет собой стенгазета и зачем все это надо. Конец баллады я помню до сих пор:
"Ужель убогость стенгазеты -
Соревнования венец?
Теперь, надеюсь, нас разгонят,
И всей редакции конец.
- А ничего, вкусненько получается, - констатировал Марк, наклонив голову и слегка прищурив глаз.- Теперь нас обязательно разгонят, а потом,- добавил он,- может быть, и соберут, но уж в другом месте. А сейчас мы устроим покушение на "Шурку - освободителя". Хватит спокойно царствовать,- мурлыкал он, приклеивая в соответствующую рамку ответ профорга "Александра Второго". Вот и кранты! Следующего!...
Не знаю, каким образом, но слух о газете пошел по фирме. Первым заглянул профорг.
- Мальчики, ну нельзя же так! Что это такое - "на хрена"? Вы бы хоть многоточие поставили, что ли...
Еще не окончив фразы. он понял, какую сморозил глупость. Но слово уже было сказано. Танюша всхлипывала, уронив голову на ватман (позже следы от ее слез были обведены фломастером с пояснениями их появления). Лица "мальчиков" старались ничего не выражать. Им очень хотелось поставить многоточие (а вернее, выдать полный текст).
После ухода "орга" железная дверь "экранки" скрипела почти непрерывно под напором любопытных. В ответ на негодующую речь нарисовавшегося "Александра Первого", была продемонстрирована запись. И, конечно же, на полную мощность.
Через некоторое время, когда газета была почти сделана, в дверях нарисовался наш "партайгеноссе" в сопровождении директора и Бориса Ивановича.
- Вот, смотрите, - указующе простерлась царственная десница к магнитофону.- Смотрите, что они себе позволяют!
Директор в интеллегентах не числился. Он им был. Человек умный и тактичный, он долго изучал газету.
- Кто редактор?
- Я.
-Включите, пожалуйста, магнитофон. Александр Дмитриевич, это ваш голос? Что ж, все правильно.- И ко мне:
-Газета все-таки новогодняя. Хоть зайцев нарисовали бы, что ли.
Зайцев нарисовал профессиональный художник нашей фирмы.
Газета была вывешена 31 декабря после обеда. Возле нее все время толпился народ. Приходили даже из других корпусов.
...Газета провисела несколько дней, даже после того, как кто-то из "правых" несколько изменил последнее слово баллады.
...Из постановления комиссии по соцсоревнованию: "Первое место присуждается стенгазете отдела N... за отличное художественное оформление. Особенно удачно получились зайцы".
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Мне кажется, что у редакционного деятеля любого ранга, выпускающего даже самую непрезентабельную газету, не гаснет издательский дух. И я еще раз выпустил стенгазету по собственной инциативе, не будучи никем избранным в качестве ре-дактора. Газета была выпущена на Первое Мая, через несколько дней после того, как меня перевели из рениамационного отделения в общее. Называлась она "За здоровый инфаркт".
Может быть она и сейчас хранится в пятой городской больнице. Как свидетельство живучести редакторского духа.