ПЕТРУХА

 Еще на лестничной площадке я услыхал непривычные  звуки, доносившиеся из нашей квартиры.  Кто-то сипло хохотал, произнося  в паузах: "Петруха, Петруха".  Интонация все время  менялась  от  самовлюбленного - Пееетрууухааа...  До  командирского - Петр...Ух!

В комнате отца мне был представлен новый член семьи: попугай жако - Петруха.

Если бы не ярко-малиновый хвост,  чрезвычайно удлиненная шея и несоразмерный с его телом мощный крючковатый клюв,  его можно было бы принять за небольшого голубя,  впервые ставшего на лыжи.  Такое впечатление создавали его  длиннющие  пальцы, беспомощно скользившие по полированной столешнице.

Нрава Петруха был покладистого,  но фамильярности не допускал.  Первая  встреча этого стограммового существа с Иртышом,  могучей московской-сторожевой,  состоялась  на  равных. Когда  мохнатая  лобастая голова склонилась над Петрухой,  он корректно отступил на шаг,  задрал голову вверх и чуть набок, разглядывая  пса  одним  глазом.  На повторную попытку Иртыша принюхаться,  попугай совершил стремительный, но я бы сказал, показательный  выпад  в  сторону носа собаки,  после чего обе стороны разошлись-разлетелись по своим местам.  Намеренно  их пути больше никогда не пересекались,  но, бывало, в силу непредвиденных для попугая обстоятельств, он сваливался на Иртыша.  Степенная, пожилая собака спросонья вскакивала и, тяжело вздохнув, брела додремывать в коридор.

Особым знаком дружелюбия  Петрухи, вернее, амикошонства, было использование отца в качестве ходячего насеста.

Так как привить приличные манеры попугаю невозможно,  то отец был вынужден выкроить себе из клеенки некое подобие пончо,  под  которым он скрывался от капелек извести,  поминутно выпадавших из Петрухи.

Словарный запас Петрухи позволял ему поддерживать беседу светского характера.  Если осведомлялись о его здоровье, то в ответ можно было услышать: "хорошо", "ничего", "так себе". На вопрос о его моральном облике,  как правило,  следовал ответ: "Петруха хороший".  Иногда же, вспоминая темные периоды своей жизни, измученный угрызениями совести, он чистосердечно признавался: "Петруха нехороший".

Временами, на вопрос: "как поживаешь, Петруха?", он мощно  отрубал:  "ни харла!" - фразой,  составленной им самим из слов "ничего",  "хорошо" и еще какого-то,  и  которая,  может быть, наиболее полно соответствовало его "я" в данный момент.

Ел он все,  но больше всего он любил есть с  отцом.  Как только на столе появлялась тарелка с пищей, немедленно напротив отца возникал Петруха.  Он ловко извлекал из  тарелки  то кусочек капусты, то отщипывал мясца или картошки или, неуклюже пятясь назад,  тащил за собой макаронину. А если ели мороженое,  то  под  конец  Петруха бесцеремонно залезал в стакан вниз головой, при этом его корявые лапы, елозящие по столу, и задранная вверх гузка с распушенным  ярким  хвостом  создавали впечатление какого-то,  диковинного, живого цветка, растущего в стакане.

Насытившись, Петруха взбирался на плечо к отцу, и поддев головой  его очки,  начинал перебирать своим страшным клювом, по волоску,  брови и ресницы,  приводя их в известный  только ему одному порядок. При взгляде на это у меня холодело где-то в затылке, а отец только блаженно улыбался.

Очень сообразительный, Петруха вскоре научился открывать дверцу клетки и,  фактически, всегда находился на свободе, то разгуливая по комнате, то перелетая с одного места на другое.

Петруха прожил у нас пять лет. Целых пять лет, в квартире,  в  которой  окна  были открыты настежь с ранней весны до поздней осени.  Зачастую, Петруха сидел на подоконнике, отзываясь  пронзительными  криками  на все события дворовой жизни или вступая в "переговоры" с местными пацанами.

Я частенько говорил отцу,  что это добром не кончится. И в ответ неизменно получал:  "тоже мне оракул нашелся! Вы, тут он переходил на изысканно-вежливый тон, - Вы,  случайно, не из Дельфов?  Он же от меня никуда не улетит,  а улетит, так вернется".

Но Петруха не вернулся

Поиски предпринятые нашей семьей,  и объявления в газете успеха не принесли.

Отец захандрил.  Ранее  общительный,  он перестал встречаться с друзьями и знакомыми,  забросил почти все свои дела, и целыми днями лежал на диване, обернувшись лицом к стенке.

Да и во всей семье поселилось какое-то уныние - никто не будил  теперь  нас по утрам разбойничьим свистом и не орал по вечерам благим матом, стараясь перекричать телевизор.

Месяца через  полтора  отца не стало - инфаркт миокарда. Думаю, что не последнюю роль в этом сыграло исчезновение Петрухи.

Если в вашу квартиру однажды влетит серый попугай с  ярко-малиновым хвостом,  величиной с небольшого голубя,  непринужденно насвистывающий музыкальную фразу:  "если радость  на всех одна...", знайте, что это Петруха.

Как поживаешь, Петруха?