БУЛЬДЯ

 Мой отец  в  молодости  был  физически  очень  сильным человеком, но роста был небольшого. Может быть из-за  этого ему нравилось все величественное и большое, в том  числе  и большие собаки.

Надо сказать, что у нас в доме всегда,  кроме  военных лет, водились собаки, в каких бы условиях мы не жили.  Мать тоже очень любила животных, и они платили  ей  взаимностью. Но, так как основная тяжесть по уборке квартиры ложилась на ее плечи, то она иногда начинала ворчать.

После войны,  когда  жизнь  немного  наладилась,  отец возмечтал о доге. И не просто о каком-нибудь доге, а о Доге с большой буквы.

В  Одессе  в  то  время  проживал  довольно  известный адвокат.  Не  знаю  насколько  он   был   известен   своими достижениями в области юриспруденции, но как "собачника" его знала вся Одесса. У него было пять огромных  догов  и  одна кроха  чистейших кровей, какой-то  необыкновенно редкой породы.

В ответ на звонок в его  квартиру,  за  дверью  сперва раздавался заливистый дискант, а затем хором вступали басы.

Ему было мало, что у него было шесть собак,  ему  было мало, что то него, как судачили соседи, на этой почве  ушла жена, ему нужен был еще и боксер, и не какой-нибудь, а тоже с большой буквы. И если отец достанет  такого  Боксера,  то взамен он обязывался достать щенка дога  -  внука  чемпиона мира.

Я не знаю что предпринял адвокат, чтобы выполнить свое обещание.  Отец  же  завел  обширную  переписку  с  разными городами, но в основном, с  Москвой.  В  нашем  доме  стали появляться какие-то люди, насквозь пропахшие  псиной,  и  с собачьей шерстью на брюках. Иногда забегал адвокат, и они с отцом о чем-то таинственно шептались.

Мать, зная неугомонный  характер  отца,  как-то  после одного из  таких  визитов  заявила:

 -  Дай  мне  хоть  на старости лет отдохнуть от твоих собак! Или собака, или я!

Мне тоже очень хотелось иметь собаку, но, жалея  маму, я соблюдал нейтралитет.

Вскоре,   однако,   мой   нейтралитет   был    нарушен телеграммой:

"срочно встречайте московский поезд такой-то, вагон такой-то".

-Иди встречай, ведь неудобно,  чужой  человек  привез собаку - куда он ее денет? - сказала мама. - Меня не ждите.  Больше я в этом доме не появлюсь.

В вагоне проводник передал мне крохотного щенка, вынув его откуда-то из подмышки, куда он забился в поисках тепла. Щенок жалобно заскулил.

- Вот так, весь рейс не могу из-за него работать. Только  вытащу, начинает скулить. Слушай,  продай  мне  его. А?

Не знаю, существует  ли  такое  слово  или  понятие  - бульдя, но щенок выглядел как настоящий бульдя. Он  состоял из  неимоверного  количества  морщинистой   кожи,   крупной головы, двух лопушков - ушей  и  голубых  мутных  глазенок, придававших ему старческое выражение "лица". Из  пасти  его поминутно высовывался толстый яркорозовый язык, и казалось, что язык сейчас перевесит все остальное тело, и он  ткнется мордочкой  в  пол.  Когда  его   брали   за   шиворот,   он проваливался куда-то вглубь своей шкуры,  и  оттуда  торчал только его нос, мокрый и блестящий,  как  галоша.  От  него пахло материнским молоком и еще чем-то нежным и детским.

Но, это уже был настоящий боец! Когда с моей груди  он перебрался на подбородок и вцепился в мой нос, я его слегка оттолкнул. В ответ я услыхал  глухое  рычание,  и  он  стал яростно хватать мои пальцы  своими зубами-иголочками.   Чем дольше длилась эта борьба, тем настойчивее  и  яростнее  он становился. Кончилось тем,  что  я  уложил  в  ящик  из-под посылки, где он немедленно уснул в старой меховой шапке.

Телеграмма пришла в отсутствие отца, поэтому  о  щенке он ничего не знал. С работы он, как всегда, пришел  поздно. Почти одновременно с ним в квартиру вошла мать

- Завтра же я ухожу из дома.  Катя  на  первых  порах меня приютит... А ну, покажи свое "счастье!

Щенок как будто почувствовал,  что  его  взял  в  руки самый главный человек в доме. Он  изловчился  и лизнул  мать прямо  в  губы.  Мы  с  отцом  одновременно  с  облегчением вздохнули - по маминому лицу  мы  поняли,  что  в  наш  дом пришел мир.

За ужином мы  коллективно  придумывали  кличку  новому члену семьи. Отец предлагал напыщенные  имена,  подходящие, по  его  мнению,   щенку,   чей   дед   был   всегерманским победителем.  Он  был  назван  поочередно   и   Зевсом,   и Прометеем,  и  Спартаком,  и  даже  Александром,  в   честь Македонского. Но прилипла к нему кличка,  данная  мною  под влиянием  первого  впечатления  -   Бульдя.   Однако,   при регистрации щенка в клубе собаководства,  отец  придал  его имени более аристократическое звучание: - Бульди.

Оставался нерешенным неприятный вопрос -  как  быть  с адвокатом?

И адвокат не замедлил  явится.  Он,  как  собственник, наклонился к Бульде, придирчиво, взглядом знатока, осмотрел щенка и, не найдя изъянов, удовлетворенно гмыкнул  и  начал укладывать его в корзинку. Отец убито молчал.

 -Не отдам,-сказала мама,- не отдам! И вынула щенка из корзинки.

-Как же так? Наум Яковлевич? - явно игнорируя присутствие матери, заволновался адвокат,- ведь  мы  же  договаривались!

Отец смущенно пожал плечами, давая  понять,  что  он  ничего  не может  поделать,  но  в  его  глазах  сверкнули   довольные искорки.

Адвокат   еще   долго   распростронялся   о    мужском достоинстве и чести, самолюбии и твердости слова, но отнять у мамы щенка  силой  он  не  пытался  -  он  был  настоящим мужчиной и умел проигрывать.

Так в нашей семье появился Бульди фон Дом, родословной которого могла бы позавидовать не одна титулованная  особа, а для нас просто Бульдя.

Когда  Бульдя   появился   в   нашем   доме,   в   нем безраздельно, четыре года царствовал Кицо.

Как только щенка уложили в ящик из-под  посылки,  Кицо сразу  же  уселся  около.  Отходил  от  только   по   самым неотложным своим делам, а затем  вновь  садился,  чтобы  не выпускать щенка из поля зрения, и не  отрываясь  глядел  на него. Когда Бульдя просыпался и тянулся к коту, то  тут  же получал несколько быстрых затрещин. Бил Кицо  сильно.  Бил так, что Бульдя переворачивался, но при этом, кот  ни  разу не выпустил когтей.

Когда Бульдя  подрос,  ему  очень  хотелось  играть  с котом. Он неуклюже ковылял к коту и вцеплялся  ему  в  ухо. Беззвучно мяукая, кот перемещался на диван  или  табуретку, подальше от непристойных для его возраста игр. Со  временем ему пришлось  подыскивать  в  квартире  еще  более  высокие места,    вплоть    до    шифоньера,    дабы     обеспечить неприкосновенность своей особы. Бульдя вырос и  превратился в красивого умного пса, с которым не стыдно было  появиться на людях ("собачники" меня поймут) и с которым  можно  было поговорить "за жизнь". Внимательно вслушиваясь в  речь,  он то и дело, наклонял голову в ту или иную сторону, пыхтел  в знак согласия, а в наиболее  драматических  местах  пытался лизнуть в губы.

Бульдя знал наименования  многих  предметов  домашнего обихода  и  безошибочно  приносил  требуемое.  Однажды,  не подозпевая, во что это выльется в  дальнейшем,  я  попросил его принести Кицо. Одним игривым  прыжком  Бульдя  оказался около кота, схватил его за голову  и,  высоко  задрав  свою морду, так, что даже хвост кота не касался пола, принес его ко мне. С тех  пор,  как  только  Кицо  оказывался  в  зоне досягаемости пса, Бульдя тут же  хватал  его  за  голову  и принимался таскать это  вечно  обслюнявленное  существо  по всей квартире, до тех пор, пока  не  находил  себе  другого развлечения или пока Кицо не сбегал на террасу.

На террасе собирались коты. Они располагались на полу, перилах, стульях, как правило, мордами к центру и о  чем-то молчали. В центре восседал "владелец" террасы Кицо.

За  дверью  нашей  квартиры  стоял  Бульдя.  Он  жадно втягивал ноздрями воздух, громко фыркал и время от  времени издавал  короткий  стон, не  в  силах   выносить   подобного надругательства над своей персоной  -  коты!  Коты  на  его террасе!

Когда  приходило  время  идти  на   прогулку,   Бульдя стремительно распахивал мордой дверь  и  галопом  мчался  к Пине, огромному черному коту,  некогда  расцарапавшему  ему нос.

Мне кажется, что коты  собирались  именно  ради  этого момента, что это была их игра, своеобразный ритуал.

Пинька  мгновенно  оказывался  на  росшей   поблизости акации, всегда на одном и том же суку, а остальные  неспеша перемещались на недосягаемые для Бульди  высоты.  На  месте оставался лишь  Кицо.

Подслеповатый Бульдя  тщательно  его  обнюхивал,  дабы убедится, что не ошибся, хватал Кицо за  голову  и  относил это  безвольно  повисшее  тело  к  комнату,   подальше   от "сомнительной", по его мнению, компании, а затем с чувством выполненного долга отправлялся на прогулку.

Мы   проживали   в   большом    старинном    особняке, расположенном  на  самой  фешенебельной  улице   Одессы   - Маразлиевской, примыкавшему вплотную к Сабанским  казармам. Некогда   необъятные   залы   особняка   были    расчленены перегородками на  отдельные  квартиры,  объединенные  одним узким,  длинным  коридором,  кончавшимся  тупиком.  В  этом тупике владельцы последней  квартиры  устроили  себе  некое подобие кухни - на старинный комод водрузили примус и ведро с питьевой водой. Здесь же устраивали постирушки. Для этого на колченогую табуретку  уствнавливали  большую  деревянную лохань,  стянутую  железными  обручами,  и  дочка  хозяйки, симпатичная девушка, лет двадцати,  стирала  в  ней  что-то очень   прозрачное.   Когда   требовалось   сменить   воду,  кто-нибудь из солдат, всегда  окружавших  это  голубоглазое создание, подхватывал тряпкой стоящее на  примусе  ведро  и опрокидывал его в лохань. Все это освещалось тусклым светом засаленной пятнадцатисвечевой лампочки.

Как-то раз, когда девушка,  солдаты  и  лохань  заняли свои места, а коты едва расселись, чтобы  в  очередной  раз помолчать о своих делах, Бульдя открыл случайно не запертую дверь и ринулся к Пине. Так-как  время  было  неурочное,  и коты  собаку  не  ожидали,  среди   них   возникло   легкое замешательство. Пиня,  вместо  того,  чтобы  вспрыгнуть  на дерево, помчался в конец коридора. Бульдя за ним. Я  был  в арьергарде.

На  комоде,  на  груде  грязной  посуды,  забившись  в дальний угол, стоял ощетинившийся  Пиня  и  завывал  дурным голосом. Бульдя, помня оцарапанный нос, отвернул  голову  и стоя на задних лапах, бил передней по тому месту,  где,  по его предположению, должен был  находится  кот.  При  каждом ударе  лапы  Пинька  подпрыгивал  под  потолок,  а  на  пол сыпалась посуда и осколки. В какой-то момент, кот прыгнул в сторону, пытаясь перемахнуть через лохань, но  будучи  сбит на лету бульдиной лапой, угодил прямо  в  воду.  Тут  же  в лохань  влетел  рванувшийся  за  ним  Бульдя.  Окончательно картину разгрома завершил  я,  поскользнувшись  на  мыльном полу.

Когда я поднялся с пола, солдат  рядом  уже  не  было. Один из них наглухо  заперся  в  туалете,  а  другой  чудом держался на узком остатке подоконника, давно  замурованного окна. Голубоглазка была в полуобморочном  состоянии,  но  на ногах держалась. Мокрый Пиня сидел на своем любимом суку  и брезгливо тряс лапами. Бульдя  уже  успел  отнести  Кицо  в комнату  и  радостно  возбужденный,  вилял  задом  с   куцо обрубленным хвостом, как бы говоря:   "Вот мы им задали!"

Но задали нам. Выскочившая на шум мамаша  голубоглазки верещала на весь двор, сыном чьих родителей  я  являюсь,  и кем мне приходится собака...

Нам пришлось выплатить стоимость посуды, в том  числе, и целой. И еще долгое время я говорил вышеупомянутой мамаше разные ласковые и нежные слова, лишь бы она не  сообщила  о происшедшем в милицию.

Девушка вскоре вышла замуж и уехала. Солдаты перестали посещать наш дом. А Бульдя, который слушался  только  отца, некоторое время  спустя,  в  течение  нескольких  часов  не выпускал из квартиры участкового врача. Но это другая,  еще более грустная история.